Алексей Архипов - Житейские рассказы. Отрывок из одноименной книги

© Архипов А. Г. 2016

Вон напротив меня дом, ветхой совсем домишко, старый. До оконец в землю врос. И двор-то его – точно в яме… А летом из-за дерев всё в тени там, ровно в джунглях каких.

Так вот… Там бабка Агафья с внуком живёт. Юркой его звать. Такой длинный, нескладный парень, такой худой, что даже нос у него – и тот худющий, прости господи, и торчит, точно утка на взлёте.

Да такой мечтательный парнишка…

Бывалоча, лежит по воскресеньям день-деньской, бабка-то его и давай отчитывать:

– Юрка, лежнёвка проклятая, поди хоть по воду сходи!

А он эдак с достоинством ей говорит:

– Мечтаю, – мол, – бабка. Дум у меня началось высокое стремленье!

Так вот и не было у неё никакого сладу с ним.

…А как вечер, замечу я, очухается. Щи-то кислые хлебнёт, скосоворотит физиономию да и пошёл вон с улицы к центру.

А центр, сам видел, у нас каменный. И вечером девок по нему гуляет – уйма. Одна другой краше.

Вот он выйдет на улочку и пристроится где-нибудь на углу дома. И пощупывает глазами девок-то.

Да вот такой робкий был мальчонка, что и заговорить никак не смел. Уйдёт от него мысль да и спрячется. Стоит, видно, да и горечно думает: как дорогу в любовь проложить? Все-то одногодки запросто: девку под руку и айда побаски расписывать. Хохочут да в кино ходят.

А наш-то Юрка стоит, горемыка, и никто его не замечает. А он, бедный, стоит да и ждёт, когда какая девка к нему сама подойдёт. Да заговорит. Да влюбится…

Только год ждёт, два ждёт – никак не дождётся. Нету таких девок, которым бы он поглянулся.

Пождал он, пождал так вот, да и уразумел, что главное, дескать, заговорить её, наговорить с три короба, наобещать разного, а потом взять да и поцеловать. Все ж которые целуются и не красавцы-царевичи, а любят друг дружку. Значит, думает, любовь-то эта от прелюбодеяний и родится. А дальше и вообще: помиловаться в закутке где-нибудь, и – твоя она, что хочешь, то и сделай с ней: хочешь в жёны бери, хочешь играй, как кошка мышью.

И вот как додумал он это, так сразу переборол себя в один вечер, взвинтил нервически, да и, страхом наполненный, пошёл к одной, которая глянулась. Дрожит голосом, сам как выпь вытянулся, точно ростом столб телеграфный догнать решил. Все жилы сводит, а всё одно что-то бормочет, и даже сам уразуметь не может, чего плетёт. Цельный вечер так бормотал, как косач на току, приплясывал вокруг неё да и осмелел вконец – поцеловал. Ну, теперь думает, полонил девку, а то ж не весь век одному куковать.

Ага, значит, полонил… то да сё – млеет.

– Пойдём, – говорит, – я тебе и хату покажу. – Раз, думает, полюбила, то пусть и посмотрит, что справно живу.

А она:

– Да мне сё-равно…

Равно так равно… Ага…

Привёл, значит, да и спрятался с ней на сеновал. Укромное местечко ещё загодя изготовил. Ну, думает, и бабка здесь не помешает, и даже не узнает старая.

И давай он тут на чердаке извиваться. И так, и эдак! Одурманился парень. Откель – и не поймёт – ему такое счастье-любовь привалило.

А она-то, краля его, лежит, как бревно бесчувственное, и ухом не шевелит, бровью не ведёт, только соломинку покусывает, будто не ела три дни.

Ну как там – не знаю, а только добился Юрка свово.

Добиться-то он добился, да тут и смотрит на неё да и думает: «Ах ты, лягушонок мой заболотный, такая-сякая раскрасавица, толстовата ты уж больно, но зато какая красавица выраженьем глаз!»

И тут лень у него по суставам пошла, такое состояние вялое, что захотелось чёрт-те что плести, разные нежности наговаривать.

– Цветок, – говорит он, – ты мой благоуханный! Милашка-раскрасавица! Как только мы с тобой жить будем?

А она:

– Как жили, так и будем.

– Свадьбу, – говорит Юрка, – такую отгрохаем! На весь… на весь… на всю улицу!

– Зачем это? – спрашивает, челюсть отвалив и туалет поправляя.

– Чтобы все знали-видели!

Сморщилась она кисло да и отвернулась.

– А ты что? Не хочешь? – Растерялся Юрка.

– А на кой она мне, свадьба-то твоя?

– Как на кой? – Разинул он рот. – Замуж тебя беру!

– Обрадовал! Ты школу-то хоть кончил?

– Кончил.

– В группе умственно отсталых?

Задрожали у Юрки губы.

– Посопел мальчик и будь доволен.

Да как захохочет хрипло, аж слёзы у Юрки на глаза навернулись.

– Скотина ты, – молвит он.

– Чего-о?! – Приподнялась она на локте. Лицо суровое, мрачное.

Да как хрястнет его сплеча по-крестьянски по лицу ладошкой – искры из глаз, душа в небо. Да как схватит его за грудки, да как поднимет, да как тряхнёт! Задрожал Юрка, как осиновый лист. Побелел весь. А она ему:

– Я тебя сейчас так отдраю – всю жизнь светить будешь!

Испужался он шибко да как взревёт:

– А-а, не надо!

Бабка как на духу из хаты. «Чевой-то стряслось? Ох! Ах!» Видит такое дело: «Караул! – кричит, – убивают! Мово Юрочку убивают! Карау-ул!»

– А-а-а! – вопит Юрка.

А девка перепугалась, ничего не поймёт, да и подумала, как бы чего не осложнилось, можа, думает, на чужой чердак залезли. И давай бог ноги что есть силы.

Смотрит Агафья, а внучок её весь в поту холодном да ещё и слезьми обливается.

Успокаивала она его, успокаивала – только всё без толку. Не выдержала да как закричит:

– Да чего ты, дурень окаянный, ревёшь, как баба? Чего ты ревёшь, мне душу выматываешь, тягучка ты нехорошая?

– А-а, – отвечает, – з-зря… с-стара-ался весь вечер!

И пуще прежнего!

– Сказка – ложь, да в ней намёк, добру молодцу… – хитро улыбается Гоша Архипыч, и по глазам его вижу, что он внутренне смеётся. – Понимаешь?

Парок поднимается из кружки в его узловатых руках и путается в редколесье его бороды.

…С минуту нас окутывает тишина.

…А жил у нас тут ещё зловредный мужичишко – дед Архип. Такой пустой да никчёмный, что и слов нет. Головка маленькая, как ровно с мизинец, волосы в разные стороны торчат и носом беспросветное множество раз сморкается. Аж прямо не нос у него, а завод по удобрению. Да ещё как сморкнётся, язви его, так кажется, что душа-то и вылетит из его самого – ровно из пушки палит. Ростиком маленький и, как говорят, хоть грудь впалая, зато спина колесом.