Сергей Долженко - Я буду тебе чужой. серия «Небесный дознаватель»

– Поступайте, как знаете.

Всерьез заняться разработкой рекламной компании не удалось. Ввалился Зосимов с двумя бутылками пива и пакетиком сушеной рыбы. Бросил это богатство перед детективом и ухнул на диван, над которым еще не растаял туман от восхитительных духов Снегиревой.

– Ты знаешь, который час? – строго спросил Иван Петрович.

– Знаю. Начало одиннадцатого. А что? Почему бы с утреца не угостить земляка и по совместительству гения сыска хорошим пивком? – невинно ответил вопросом Толич. Подскочил и сам взялся проворно откупоривать принесенные бутылки.

– Я возьму? – не дожидаясь ответа, стянул из-под локтя Шмыги листок с бумагой, на котором в соответствии с новейшими научными данными аккуратными прямоугольниками изображались блоки будущей пиар-компании. Бесцеремонно высыпал на него из пакетика коричневые жгуты. – Угощайся! Копченая лососина. Последний писк! Доступно только столичному бомонду.

Если бы не его красные воспаленные от бессонницы глаза, Иван Петрович купился бы на бескорыстие вечно до упора занятого следака Северо-Восточной прокуратуры.

– Как дела? – осторожно спросил он.

– Нормально! – беспечно ответил Зосимов, разливая пиво. Затем сделал вид, что весь поглощен смакованием пенистого напитка, бархатного и резкого на вкус.

– Вернулся сотый раз под утро, и Томка не пустила на порог?

– Что ты?! У нас любовь… – ничуть не обиделся на гнусное предположение тот. – Да я еще дома не был.

– Понятно, – с видимым облегчением сказал Шмыга. – Вырвался на часок, чтобы глотнуть свежего воздуха…

– И пива, – поднял палец Толич.

– Ну, ты знаешь, у нас, капиталистов, время – деньги. Могу уделить тебе пять, максимум десять минут.

Шмыга наотрез отказывался интересоваться, как дела с подонком, которого они полтора месяца искали по двум административным округам. И Зосимов ничего не говорил. Похоже, что он действительно забежал на минутку. Шмыга не учел, что для этого Толичу пришлось пересечь пол-Москвы.

– Ну, спасибо за угощение, мне пора идти, – хлопнул гость себя по коленам, когда две пустые бутылки уместились под столом. Поднялся.

– Тебе спасибо! Ты ничего не хочешь сказать?

– Нет. А ты ничего не хочешь спросить?

– Нет.

– Ну, бывай.

Следователь по особо важным делам остановился перед выходом, потоптался. И будто вспомнил, что забыл узнать самое главное:

– Аньку проводил?

– Да, сегодня утром. На девятичасовом.

– Так я пошел?

– Иди уже, работай. Общество ждет над Ботаником суда скорого и справедливого, – рассмеялся Шмыга.

– Ну, теперь вряд ли дождется… – медленно сказал Зосимов, держась за дверную ручку и глядя в потолок.

– Не понял, – сказал Шмыга и откинулся на спинку кресла.

– Ушел наш Ботаник. Растаял, аки тень при полуденном солнце.

– Говори по-русски. Удавился что ли? Или опера перестарались?

– Нет, сбежал.

Снегирева въехала в пробку у кинотеатра «Россия», затем прозевала свой поворот, и попала на Дмитровское шоссе только в районе Савеловского вокзала. Поток машин двигался медленно, рывками, и было только одно средство избавиться от нервотрепки, связанной с такой ездой – представлять себе, будто вообще никуда не едешь, а, усталая, сидишь на диванчике с сигаретой в руках и смотришь один бесконечно длинный и скучный фильм. Ни сюжет, ни герои тебя не трогают, и можно тихонечко думать о своем.

На этот раз привычное средство не сработало. Виной тому визит к шарлатану, который с провинциальным нахрапом пытался всучить ей некий метод счастливой жизни, жизни без боли и страданий. Но разве так бывает? Мы не знаем, откуда пришли, мы не знаем, куда уйдем. И потому жизнь является редкой драгоценностью, как мерцающая жемчужина в хрупкой скорлупе, затерянная в темных глубинах океана. Под ней тысячи тон грязного ила, над ней стремительно проносятся огромные тени морских чудовищ… и в любой момент под безобразной клешней может расколоться раковина и сияние жемчуга – одинокой человеческой души, – навсегда исчезнет в ледяной бездне. Ученые давно выяснили, что наша Земля одинока во Вселенной и на миллионы световых лет вокруг нас простирается мертвое пространство. И жизнь на ней случайна…

Рядом рявкнул мощный сигнал, от которого Наташу подбросило на сидение. Из окна потрепанного «Зила» высунулся здоровенный мужик с красным оплывшим лицом.

– Ты, куда, коза лезешь? Жить надоело?

Отвечать каждому хаму она не собиралась. Пока доехала к дому, горло бы охрипло. Молча показала ему сжатый кулачок с вытянутым средним пальцем, и выровняла машину по своему ряду.

Впереди верх и вниз качался задок битком набитого троллейбуса. К стеклу прижалась девочка в желтой курточке и светлым бантом на макушке. Она задумчиво смотрела прямо на Снегиреву, но видеть ее, конечно, не могла. Рядом, возвышалась фигура грузного мужчины в оплывшем бесформенном пуловере с поднятым воротником. Он то и дело снимал с коротко стриженной седой головы очки и протирал пальцами стекла, надевал их, задевая локтем бант.

Наталья Сергеевна поймала себя на мысли, что кого-то этот неряшливый тип ей напоминает, но тут из первого ряда вклинился какой-то нахал на черной приземистой «волге», едва не зацепив борт ее любимца, выжала тормоза, сзади взревели сигналы… Но вскоре пробка рассосалась, поток поредел, сужаясь в одну стремительную ленту, словно горная река, стиснутая высокими скалами ущелья, набрал скорость, и тут же замер, остановленный неистово-красным циклопьим глазом светофора.

Снегирева стукнула от досады кулачком по кожаному чехлу рулевого колеса, притормозив у самой полосы. Троллейбус успел проскочить перекресток, и стал весело удаляться, ныряя под мост, но ни один из пешеходов, скопившихся по обеим сторонам шоссе, не успел ступить на дорогу. О том, что «рога» троллейбуса соскочили, и описав низкий полукруг, распороли борт с бензобаком встречной «Газели», она узнала позже, из выпусков спецновостей. В тот момент лишь увидела клуб черного дыма, который воздушным шаром подлетел к мосту и, ударившись о пролет, растекся под ним тонким рваным облаком. Затем на мгновение просиял ослепительный оранжевый свет, и тяжкий грохот раскатился по шоссе.

Несчастная «Газель» вспыхнула разом, огромным факелом, стекла троллейбуса с левой стороны взорвались, потеряв управление, он съехал, накренившись, к обочине и ткнулся в опору моста.

Дальше начался ад, от которого Наталью Сергеевну отделяли всего несколько десятков метров. Двери «Газели», и так неудачной конструкции, заклинило намертво, и пассажиры сгорели в секунду – ни одного крика, ни одного стона не успело вырваться из раскаленной железной коробки. Но и из троллейбуса можно было выбраться только по одному, в щель между корпусом и бетонной облицовкой опоры. Когда усилиями десятков обезумевших пассажиров заднее стекло вылетело и рухнуло, крошась, на асфальт, из салона повалило серое удушливое облако дыма, из которого полезли, корчась и падая, обожженные задыхающиеся люди…