Александр Негрубин - Портрет Анны

Они прошли в прямоугольную гостиную, откуда постоянно выходили люди и тут же возвращались. Народа было столько, что они не смогли войти внутрь, остановившись у самой двери. В центре комнаты лежало толстое одеяло, на которое сверху были набросаны подушки. Две модели расположились по бокам, третья между ними принимала самые разнообразные позы. Вокруг стояло много фотографов и других моделей, ждущих своей очереди. Полная брюнетка изгибалась на проваленной подушке, изображая дикую тигрицу. Она плавно двигалась, упираясь локтями и коленями в пол, вытягивала спину и напрягала мышцы рук и ног, ее кожа поразительно напоминала шерсть, издали казалось, что это уже не человек. Ее широкие бедра округлялись, когда она расслаблялась и перекатывалась на спину. Рядом с ней лежали замершие девушки в роли деревьев. Их сомкнутые ноги превратились в толстый ствол акации, покрытые редкой листвой ветки росли из живота в разные стороны. По команде одного из фотографов тигрица поднялась, показав всем свои спелые формы, вслед за ней встали деревья, и вспышки фотоаппаратов попеременно замелькали из разных частей гостиной, после чего следующие модели вышли в центр.

– Просто Крейг Трейси, – усмехнулся Илья, обращаясь к Кате.

– Какая красота, а ты говоришь. Где автор?

– Думаю, в одной из комнат заканчивает работу, – предположил он.

– Они такие стройные, эффектные, – восхищенно сказала Катя.

– Такие тела невозможно испортить, они сами по себе уже являются частью искусства, – добавил он. – Можно нарисовать посредственную картину, сделать никчемную татуировку, но природа все исправит, тело компенсирует недостатки техники и таланта художника.

– Именно поэтому ты не считаешь боди-арт полноценным искусством?

– Я этого никогда не говорил.

– Но ты так думаешь? – настойчиво переспросила она.

– Нет, дело в другом. Перед тобой не пустой холст, условный ноль, от которого ведется отсчет, а уже готовое целое, которое нужно лишь умело подправить, довести до конца то, что уже начато до тебя. Тело дает тебе фору, понимаешь? – он задумчиво посмотрел на нее.

– Меня бы оно отвлекало, вряд ли я смогла бы концентрироваться на живописи при виде голой женщины, будь я мужчиной. Видимо, именно поэтому я и не художник. Давай найдем Женича.

– Зачем? – с недовольством спросил он. – Ты же сама говоришь, что тебе нравится здесь. Посмотрим другие работы.

– Я хочу увидеть, как он работает. Это интересно.

– Ну хорошо, пойдем поищем.

Он неохотно протиснулся сквозь напирающую из коридора толпу, взял ее за руку, и они пошли к дальней комнате, где, как он предполагал, работал сейчас Женич. Дверь была закрыта изнутри, приглушенная музыка проникала через щели дверного проема.

– Слышишь, винил играет? – обратился он к Кате.

– Такое шипение. Постучи.

Он трижды дотронулся костяшками до деревянной доски, скрепляющей расшатанную дверь, но никто не отвечал.

– Я тебе говорил, что лучше было остаться, он вряд ли откроет.

– Чем он там занимается?

– Не знаю. Рисует, наверное.

За дверью послышались голоса, один их них приблизился, щелкнул замок, и выглянула растрепанная шарообразная голова автора, похожая на перезрелый плод.

– А, это вы, – с заметным энтузиазмом произнес Женич. – Салют. Она сохнет пока, не заходите.

– Привет. Я все пропустила? – расстроилась Катя.

– Нет, после нее будет следующая. Кстати, хочешь стать холстом на ночь? Ведь никто не против из присутствующих? – Женич улыбчиво посмотрел на него.

– Валяй, – ответил он, замечая, как застеснялась Катя.

– Я не в форме сегодня, совсем не готова.

– Брось, это лучшее состояние, когда человек не готов, не ожидает, а значит, не проецирует себя. Половина приглашенных не представляли, что им придется раздеться и превратиться в картины на несколько часов. В этом суть такого искусства.

– Сырая реальность, – добавил Илья.

– Это импровизация, публичное искусство, которое принадлежит и художнику, и самой модели, она становится его частью. Подумай, – закончил Женич.

Он вышел в коридор и устало осмотрелся. Из гостиной по-прежнему доносились громкие, разбитые на кусочки сэмплов ритмичные звуки, смешанные с аплодисментами и одобрительными выкриками. Он подозвал их в самый конец коридора.

– Ты выглядишь утомленным, – сказала Катя.

– Вторые сутки подряд работаю, не спал уже давно.

– Настоящий акционизм. Будешь писать, пока сознание не потеряешь? – спросил Илья.

– Посмотрим. Была бы камера, можно было бы обратить пристальное внимание на саморазрушение, а так просто не интересно, – улыбнувшись, ответил Женич. – Да и потом, модели тоже выматываются, требуют выполнять их капризы, ведь не всегда человеку нравится, когда его первичная собственность перестает ему принадлежать.

– Это ты о теле? – уточнила Катя.

– Да, именно о теле. Она отдает мне его на время, а потом все смывает и получает его обратно.

– Шварцкоглера из тебя не получится, – подметил Илья.

– И слава Богу, сейчас не шестидесятые, мы все еще слишком молоды, – встрепенулась Катя. – Я согласна, если у тебя хватит сил на меня.

– Ты пойдешь вне очереди, – рассмеялся Женич. – У меня уже есть идея.

– Модель-то еще сохнет? – иронично уточнил Илья.

– Вот иди и посмотри, – резко сказал Женич. – Там открыто.

Он аккуратно постучался, слегка толкнул дверь и вошел в комнату. В освещенном углу спиной к нему на левом боку лежала женщина, упираясь рукой в стену. Половина ее спины была продолжением кирпичной кладки, другая половина состояла из черных квадратов, разделенных между собой тонкими белыми рамками. Он приблизился к ней, разглядывая свежую краску на изогнутых ногах. Она не слышала, как он вошел, смотрела полуприкрытыми глазами в пол. Он хотел поздороваться, чтобы она знала, что не одна в комнате, но не удержался и замер, разглядывая линию ее бедер и расщелину между ними. Она гипнотизировала его, мысленно он проникал внутрь, оказывался в глубине ее тела, изучал каждый ее нерв, содрогание, вздох. Ее крепкие ноги обвивали его шею, руки сжимали голову, а он продолжал впиваться в нее, оставаясь стоять на месте.

– Ну как? – послышался голос за спиной.

– Отлично, – машинально ответил Илья.

– Это все, что ты можешь сказать? – удивился Женич.

– Мне нужно время, чтобы сопоставить черный квадрат и кирпичную стену.

– Нулевое искусство, – вмешалась Катя. – Это отличная композиция, человек – продолжение вещи. Очень естественно.

Модель пошевелила пальцами ноги, но не сказала ни слова.

– Сейчас я приглашу сюда всех из гостиной, а потом займусь тобой, – сказал он Кате.

– Она специально молчит? – спросила Катя в дверях.

– Картина не может разговаривать, – ответил Илья вместо Женича.