Наталья Семёнова - Доктор Балашов

– Как же так? – удивилась мать. – Сын переболел свинкой еще в пять лет… Постойте-ка, так вы ничего не знаете? Вы даже не спросили Пашу, как он заболел? Ничего не выяснили ни в поликлинике, ни у меня – а я звонила сюда каждый день! – и сделали ему на лице три ненужные мучительные операции? Но как же так?! – всхлипнув, повторила она в горестном недоумении.

– Мы не боги и можем ошибаться, – опустив глаза, буркнул врач.

– Вы не ошиблись, а наплевали на больного! – от возмущения голос женщины срывался и хрипел. – Двое суток ему не оказывали никакой помощи, а потом с потолка поставили диагноз и кромсали моего мальчика, пока не довели до ужасного состояния. Как вы лечите людей?!

Врач смотрел в стол и молчал.

«Живодер! Сволочь бездушная! Мерзавец в белом халате!» – гневно подумала женщина, но не сказала, боясь озлобить эскулапа. Ведь в его руках находилась жизнь её тяжелобольного сына.

К счастью, он выздоровел, но частично утратил зрение. Мать подробно рассказала ему о беседе с хирургом.

– Чёртов коновал! Обошёлся со мной, как со скотиной, – возмутился Паша. – Я запросто мог умереть или стать дебилом на всю жизнь.

Помедлив, он сказал негромко:

– Раньше я сомневался, а теперь точно решил: буду учиться на врача. Вот увидишь, мама, я стану хорошим, настоящим врачом!

Павел Балашов окончил столичный мединститут и был направлен работать в одну из больниц Петропавловска-Камчатского – за тысячи километров от родного дома. Энергичный врач-невропатолог, он жаждал исцелять больных детей, а также сделать сенсационное открытие в области медицины…

Высокий, поджарый, с русой бородкой (отпущенной для солидности), в белом халате и со стетоскопом в кармане, Павел Семенович легким шагом входил в палаты и, поблескивая очками и улыбкой, мягко произносил:

– Здравствуйте, дети! Как вы тут поживаете?…

Один маленький пациент, увидев его, восторженно прошепелявил:

– Смотлите, кто присол! Это доктор Айболит. Я его видел в книске.

С легкой руки ребенка теперь и сослуживцы часто называли молодого врача Айболитом. Ему это льстило. Он и сам не скупился на добрую шутку и комплименты: коллектив-то, в основном, был женский. Худенькая и жеманная медсестра Людмила Егоровна с удовольствием отзывалась на его «Люсьен». А завидев пожилую санитарку Птицыну, он говорил нараспев:

– Всё-то вы трёте да моете, пчёлка наша! – и угощал её конфетой или шоколадкой, которая, как правило, оказывалась при нём. Балашов любил сладости и носил их даже в кармане своего медицинского халата.

Санитарок в больнице не хватало: хлопотная, грязная и низкооплачиваемая работа мало кого привлекала. И Птицына, женщина расторопная и усердная, за мизерную прибавку к своему жалкому окладу работала за троих.

– Вы совсем молоденький, а такой душевный и внимательный к людям! – с умилением говорила она Балашову. – Вам бы начальником быть вместо этого… временщика. И будете, уж поверьте.

Птицына как в воду смотрела. «Временщику», как она назвала заведующего отделением, давно опостылел Петропавловск с его туманами, ветрами и вьюгами. Едва отработав пять лет по трудовому договору, он уволился и отбыл на юг. На его место следовало назначить опытного, с большим стажем работы специалиста. Такого не нашлось. Да и в целом ситуация с невропатологами была такая же, как и с санитарками, хотя и по иным причинам. И заведующим отделением был назначен молодой, способный и деятельный Павел Балашов.

Приняв дела, он переоборудовал отделение. Появился кабинет массажа и детская комната, где врач-воспитатель проводил лечебную гимнастику и подвижные игры с маленькими пациентами.

– Здоровые дети очень активны, – повторял доктор. – Значит, для успешного лечения детей больных, особенно вялых и заторможенных, их нужно побудить к активности, а для этого создать условия.

Выходные дни Балашов обычно проводил за городом. С друзьями, а позднее – с семьёй он ставил палатку у речки, рыбачил, бродил в пойме среди ивняка или в светлом березовом лесу, собирая всё съедобное и полезное, что на ту пору давала природа: грибы, бруснику, жимолость, лекарственные травы – кипрей, борщевик, огнецвет, росянку, валериану, крапиву, пырей, змеевик… Травы он сначала запасал для себя, а со временем фитотерапия стала обязательной составной лечения в его отделении. Что дано только людям чутким и наблюдательным, Павел Семёнович был знатоком детских душ. Он изучил и психиатрию, считая, что «зачастую невозможно провести чёткую грань между нервным и психическим заболеваниями».

Его тщеславная мечта сделать важное открытие в медицине незаметно, по крупицам, растворилась в кропотливых буднях. За годы своей врачебной практики он так и не привык к старой горькой истине, что не все болезни излечимы. Как древний, использующий снадобья и припарки врач, так и его коллега наших дней, оснащенный новейшими достижениями науки, время от времени говорит больному:

– Мы сделали всё от нас зависящее, но в данном случае медицина, увы, бессильна.

Понятно, если она бессильна там, где в силу вступал естественный разрушитель – солидный возраст. Но навсегда «приговорить» к неизлечимому недугу организм молодой было жестоко, несправедливо. И Балашов, по возможности, не произносил убийственный эпикриз. С тяжким заболеванием, считал он, не справился конкретный коллектив медиков. Возможно, с ним не справятся ни в другой, ни в третьей – ни в одной клинике, ибо все они лечат по единым схемам, одними препаратами. Но всегда найдутся (доктор был уверен в этом) врачеватели от Бога, умеющие бережно и точно восстановить покорёженные звенья человеческого здоровья. Спасла же его от недуга и отчаяния бабка Фёкла! Так почему же он должен лишать своих пациентов надежды на спасение?!

8-го марта за праздничным столом в доме Балашова собралась небольшая компания. Позже мужчины удалились в кабинет хозяина покурить и поговорить за чашкой кофе.

В отрочестве Павел Семенович покуривал украдкой от родителей, в студенческие годы закурил основательно, но однажды решив, что от него, будущего врача, не должно «разить табаком», навсегда расстался с вредной привычкой.

– Кофе с коньяком еще вкуснее, – перемежая глотки ароматного напитка с затяжками сигаретного дыма, сказал Алексей Вадимович – главврач больницы, где работал Балашов.

– А по мне кофе и коньяк хороши сами по себе, – заметил Свечкин, средних лет полный лысоватый мужчина, участковый педиатр. – Не люблю смешения вкусов и запахов. В букетах теряется индивидуальность.

Главврач, человек грубоватый и фамильярный в обращении даже с людьми малознакомыми, с лукавой улыбкой спросил его:

– Иван, а ты пробовал «северное сияние»?