Ирэн Роздобудько - Пуговицы (сборник)

Ведь она тоже ждет. Пусть ждет и он.

Лиза свернула в кафе – свое любимое, расположенное на первом этаже городской бани неподалеку от центральной площади. Кофе здесь продавали не растворимый, а заваривали по-восточному на горячем песке в керамических турках, и всегда было мало народу. В основном сюда заходили те, кто знал о существовании этой странной забегаловки для любителей попариться. Лиза осторожно взяла чашечку кофе, поддерживая ее ладонью под дно: здесь специально отбивали ручки от чашек (чтобы не унесли!), – и села за дальний стол.

В кафе сидели несколько человек. Время было неопределенное: для вечерних посиделок – рано, для утреннего взбадривания – поздно. Так, перевалочное время из дня в вечер.

Лиза с удовольствием сделала первый глоток и непроизвольно оглянулась на дверь – здесь несколько лет назад собиралась ее «сомнительная» компания. Теперь неизвестно, кто где… Стоп! Лиза прищурилась, стараясь в полумраке разглядеть силуэт женщины, вошедшей в эту минуту.

Это действительно была она – главная героиня ее уничтоженного «Безумия», талантливая актриса, которая после триумфа и оглушительного провала этой ленты канула в небытие. А точнее – пережила массу жизненных коллизий, достойных отдельного сценария. До Лизы доходили слухи о ее бурном романе с известным режиссером, о его трагической смерти, в которой ее обвиняли и даже на год отправили в исправительно-трудовую колонию, и о том, что она спивается. Три года наложили отпечаток на ее внешность, походку и манеру поведения, но жест, которым она поправила прическу, остался тем же – элегантным, будто бы не было ни этих лет, ни сатиновой униформы, ни кирзовых сапог.

Актриса (Лиза называла ее по имени-отчеству – Анастасия Юрьевна) оглядела небольшой зал и безошибочно направилась к ее столику. Лиза поднялась ей навстречу, они молча обнялись на глазах удивленной публики и постояли так немного, пока трогательная минута встречи не превратилась в паузу некоторой неловкости. Они сели за стол.

– Ты совсем не изменилась, дорогуша! – воскликнула актриса. – Что двадцать пять, что двадцать восемь – в эти годы женщина может выглядеть одинаково. А вот тридцать пять и тридцать восемь! Да если их провести так, как… Тут уже пропасть. И, ради Бога, без комплиментов! Мне сейчас все делают комплименты, будто я не из тюряги, а из косметического салона вышла.

Она, как и раньше, говорила много, почти не слушая собеседника. Лизу это поразило еще на съемках: другие напряжены, повторяют роль, вживаются в образ или напряженно молчат, а эта словно выплескивает из себя все лишнее, как воду из банки с маслом.

С детства Лиза знала ее по фильмам и театру – играла она в основном принцесс в детских сказках, нежных чеховских героинь и «арбузовских» максималисток. Милая курносость, аккуратное кругленькое личико, брови-стрелочки и – грация во всех движениях… Когда Лиза поступала в театральный, афиши с ее портретами уже висели в городе. С первого раза поступить Лизе не удалось, и она устроилась в театр костюмером. По утрам, когда артистов еще не было, она примеряла костюмы и вертелась перед зеркалом. В один из таких моментов двери костюмерной неожиданно отворились и вошла она. Тогда она уже перестала быть нежным ангелом и, как поговаривали, тихо спивалась после смерти трехлетнего сына, оставаясь при этом фигурой романтичной – эдакой падшей Офелией с тем же круглым личиком и нежным (скорее – лихорадочным) румянцем на щеках. Она вошла неслышно и остановилась перед Лизой.

– Какое золото тускнеет в костюмершах! Надо же… – сказала она, беззастенчиво пожирая Лизу глазами. – Ты именно такая, какой я всегда мечтала быть, – «в угль все обращающая»!

– А вы такая, какой мечтаю быть я! – не растерялась Лиза.

– Ты меня знаешь?

– В кино видела и на сцене… – Ей вдруг стало любопытно и неловко: женщина, стоявшая перед ней, была необычайно красива, недосягаема. Многие называли ее гениальной.

А потом были годы учебы и съемки «Безумия». То, что играть будет именно Анастасия, у Лизы не вызывало никаких сомнений. И эта странная роль стала ее лучшей работой в кино. Лучшей и последней.

– Ты пьешь или – ангел? – прервала ее воспоминания актриса. – Угостишь?

Лиза подошла к стойке и заказала коньяк. Лицо актрисы сразу же оживилось, заиграло румянцем. Она выпила залпом. Лизе стало грустно.

– Ты что-то делаешь сейчас? – спросила Анастасия Юрьевна.

– Нет. Я осталась на кафедре. Работаю.

– Ну и молодец. Ну и правильно, – почему-то обрадовалась собеседница. – Целее будешь. Таким, как ты, лучше сидеть тихо, как мышка… – Актриса неточным движением поднесла палец к губам, и Лиза с ужасом поняла, что ей хватило бы и наперстка, чтобы опьянеть. – Скушают тебя, ох, скушают. Не завистники, так мужики. Но знаешь, что я тебе скажу – не давай себя сломать. Гнуться – можешь, а вот так, чтобы надвое, да еще и с треском, – нет. Не то время для таких, как мы, не то… Я вот родилась «Настасьей Филипповной», а что вижу: мелочь, дрязги, ручонки потные. Ты когда-нибудь сними что-то по Достоевскому, а? Не сейчас, а когда-нибудь. Я у тебя хоть стол обеденный готова сыграть. Обещаешь?

– Конечно, Анастасия Юрьевна. Только когда это будет…

– Ну вот когда будет, тогда и позовешь… – Тон ее стал агрессивным. – А не будет – туда тебе и дорога. Значит, родилась ты костюмершей, костюмершей и умрешь! Давай еще выпьем, если денег не жалко, конечно…

Лиза заказала ей еще коньяку.

– Теперь уходи! – сказала актриса, уставившись на рюмку.

– Простите меня… – сказала Лиза.

– За что это? – вскинула глаза Анастасия, – Я, может, у тебя только и сыграла по-настоящему. За это и сдохнуть не жалко. Но я не сдохну. Ну все, иди, иди. Я злая становлюсь, когда выпью.

Лиза поднялась. На пороге оглянулась. Актриса сидела, склонив голову, скрестив еще стройные ноги в грубоватых чулках. Лиза заметила, как по одному из них побежала «стрелка». И эта «стрелка» как будто прошила насквозь и ее сердце.

Мама привела Лику немного раньше. Девочка сидела на ковре и сосредоточенно рисовала что-то на листке бумаги, приговаривая: «Пля-пля». Лиза знала, что в переводе это означает – «писать». Лиза тихонько остановилась в дверях. Она смотрела на круглую пушистую голову с мягкими, как у птички, волосами. Они топорщились в разные стороны, обнажая тонкую шейку с темной ложбинкой посредине. Голова девочки была наклонена, и это подчеркивало пухлую щечку, из-за которой почти не был виден крохотный нос. Зато были хороши длинные и по-кукольному загнутые кверху ресницы. Девочка сосредоточенно водила карандашом по бумаге и изредка вздыхала от напряжения. Лиза окликнула ее. Девочка обернулась, и ее лицо расплылось в неполнозубую улыбку. Лиза не могла решить, хороша ли она. Черты лица были мелкими: крохотный нос-кнопка, четко очерченный маленький рот, голубые глаза… Крупные щеки и высокий лоб, окруженный кудряшками, делали голову непропорционально большой. С минуту они смотрели друг на друга, наконец Лика наморщила лоб, пояснила: «Пля-пля!» – и снова принялась за прерванное занятие. Она «писала».