Роберт Енгибарян - Время жить – выбор судьбы

В многонациональных странах вопрос своей этнической идентификации, религиозных и политических предпочтений решает сам индивидуум, неся полную юридическую ответственность перед государством, гражданином которого он является. Основной закон страны предоставляет ему абсолютно такой же объем прав, как и всем остальным гражданам. Об этом свидетельствуют многочисленные примеры того, как человек, отличающийся по этническим и даже расовым признакам от титульной нации, становится политическим лидером своей гражданской родины: Барак Хусейн Обама, Николя Саркози и другие. Но это скорее характерно для стран с высоким уровнем развития демократии и политических институтов. В развивающихся демократиях, таких как Россия, неприязнь значительной части населения к лицам, не принадлежащим к титульной нации, делает невозможным полное равноправие граждан во всех аспектах социально-политической жизни. Трудно себе представить, чтобы в сегодняшней России грузин, еврей, узбек или армянин мог быть на основе волеизъявления граждан избран на руководящую политическую должность, тем более стать первым лицом страны. И исторические параллели с Советским Союзом в данном случае вряд ли уместны – время тогда было другое и на первом плане находился не национальный, а политический, классовый фактор.

Отмечу, что фактор религиозной принадлежности более глубоко затрагивает сущность человека (даже неверующего), чем его национальность. Попробуем ответить на такой теоретический вопрос: возможно ли, чтобы завтра во главе Франции или США встал нехристианин, даже если он заявит о своей нерелигиозности и светскости? Можно смело предположить, что этот фактор вообще оттолкнет от него избирателей. Уверен, что если бы Барак Обама не объявил себя верующим христианином, то, каким бы политическим талантом он ни обладал, он вряд ли смог бы набрать больше 3 % голосов избирателей (как раз эти 3 % составляет доля мусульман в населении США). Из всех американских президентов лишь один не принадлежал к протестантскому направлению христианства – Джон Кеннеди. Не было среди президентов США ни одного еврея, несмотря на их значительное количество (6 млн) и политическую активность, а также ни одного человека какой-то иной религиозной принадлежности.

В политической теории немалый интерес представляет вопрос о том, как определяется национальность. Ответов много. Сгруппируем их следующим образом: во-первых, если человек является носителем культуры и языка конкретной национальности; во-вторых, если он разделяет судьбу этой нации или народа. То есть этот вопрос индивидуум вне зависимости от места своего пребывания решает лично. Национальная самоидентификация – результат цивилизационных запросов и ментальности конкретного человека.

Значительно более сложная проблема возникает, если этническая родина и гражданская родина относятся к различным ареалам цивилизации – скажем, христианству, исламу, иудаизму или буддизму. Христиане в христианской среде растворяются быстро, особенно если страна пребывания по культурно-экономическим параметрам выше, чем та, откуда прибыл индивидуум. Одно-два поколения – и человек уже мыслит на языке своей новой родины и живет ее интересами и культурными запросами. Сужу на примере такой устойчивой к ассимиляции нации, как армяне.

Столетия жизни армян в мусульманской среде, прекрасное знание языка и обычаев и даже зачастую высокое социальное положение не могли склонить их к принятию ислама. Так, в 1922 году первым премьер-министром только что получившего независимость Египта стал Нубар Кулпекян, этнический армянин из Карабаха (один из богатейших людей мира, входивший в первую десятку тогдашних миллиардеров), сохранивший при этом свою веру и национальность.

А вот в России, тем более в США, мало кто из армян в третьем поколении остается представителем своего этноса. Как правило, сохраняется только фамилия и воспоминания о дедушке и бабушке, говоривших по-русски с акцентом; во многих случаях под нерусской фамилией указывается национальность «русский». Вынужден отметить, что человеку с русской фамилией жить в России значительно удобнее, чем с инонациональной. Это, к сожалению, очевидный факт, не нуждающийся в комментариях.

У евреев ситуация другая: если еврей верующий, то в таком случае он уже иудей, то есть по религиозному признаку находится в чужой среде. Для него первый шаг в сторону ассимиляции с доминирующим населением (нацией) – уход от своей веры, отличающейся от традиционного религиозного направления страны пребывания, и только потом окончательное слияние с местным населением, усвоение его культурных и иных ценностей, обычаев, образа жизни.

Многие евреи в России приняли православие, в Америке – протестантизм, в Европе – католицизм, многие остались вне религии. Обычно, когда еврей перестает быть иудеем, его потомки через одно-два поколения полностью ассимилируются – хотя не исключено, что они все же будут ощущать своего рода этническую двойственность.

Таким образом, можно констатировать, что главным тормозом для глобализационных процессов, поглощения или ассимиляции большими социумами малых является именно религиозно-цивилизационное, а не этническое различие.

Радикальная смена религии – к примеру, ислама на христианство или наоборот – это нечто большее, чем смена национальности. Происходит пересмотр всех жизненных ценностей, переосмысление своего места не только в социальной среде, но и в жизни вообще.

Суть, каркас, стержень любого человека – образ мышления, представление о себе как о личности. Здесь главным критерием является личностная свобода, бесконечная и безграничная для души, но строго регламентированная законом. Это значит, что гражданин цивилизованной страны обязан подчиняться только праву, только легитимно принятому закону вне зависимости от мировоззренческих критериев, религиозных и политических предпочтений. Любые религиозные предписания, особенно когда они, как в исламе, носят строго обязательный характер с возможностью наказания (вплоть до смертной казни) за вероотступничество, для меня абсолютно неприемлемы. Будучи совершенно не религиозным человеком (можно сказать, неверующим христианином), я благодарен судьбе, что родился в такой цивилизационной среде, где вопросы свободы совести решаю я сам и никто другой. Я могу увлечься буддизмом, принять его, разочароваться, отказаться, прийти к религиозному христианству и опять-таки от него уйти. С исламом такое не пройдет – а это уже потеря свободы. При переходе в другую религию будет потеряно именно мое «я», свобода души и совести, так как мне придется поклоняться другому богу (для меня Бог – это мировая гармония, справедливость, бесценность человеческой жизни), соответствовать чуждым мне духовным и поведенческим канонам. Я категорически против этого. Я сам определяю мой жизненный путь и сам решаю, что мне делать и от чего воздержаться. Только право, закон и моя совесть определяют границы моей свободы – разумеется, теоретически, на практике же действуют сотни различных жизненных условностей и ограничений морально-этического и мировоззренческого плана.