Александр Строганов - Сочинения. Том 10

Большинство же широко использовавшихся в практике Палат способов, как правило, не имеют ничего общего ни с искусством Стиля в целом, ни с Бальмонтом в частности.

Не думаю, чтобы вам было приятно, когда бы вы узнали, что Ваш брат, пусть и сумасшедший, но все же немного Ваш, был найден болтающимся в петле с вывалившимся языком.

Бр-р-р!

Даже «съеден в лесу заживо комарами» – и то получше. Все же есть в этом некая игривость, согласитесь. По крайней мере, у кого-нибудь, да вызовет улыбку.

Но нет, все это грубо.

Все это не для нас с Вами.

Когда необходимость ухода из жизни стала очевидной.

Думаю, что уже достаточно дал Вам понять, что подобное предприятие, с последующим подробным изучением, как бы извне, всех обстоятельств Вашего падения, и внедрения в ситуацию с целью ее исправления – единственный способ спасти Вас.

Вы думаете, что я не знаю, какой это грех?

Вы думаете, что мне очень хочется совершить его, чтобы потом поджариваться на сковородке?

Кстати, я даже знаю, как она выглядит.

Ее модель есть у Аглаи.

Аглая знает, что это за модель и, практически, никогда не пользуется ею. Всем врет, что на этой сковородке блинчики подгорают.

Хитра, матушка.

Но Вы не тревожьтесь за меня, милый Стилист.

Из всякого положения есть выход.

Кстати. Зарубите это и у себя на носу.

Но об этом у нас вскоре будет возможность поговорить, ночи зимой долгие.

Кстати, под каким одеялом вы спите?

Я предпочитаю ватное, шитое лоскутами, в пододеяльнике.

Всю жизнь мечтаю о таком, но никак не удавалось заполучить.

Уж вы подготовьтесь к моему явлению.

Шучу.

После того. Как я избавился от болезни, у меня все время хорошее настроение.

Но, стал болтливым.

И это уже замечено.

Надо бы немного успокоиться.

До скорой встречи, любимый брат!

Не пейте малинового вина.

Оно отравлено.

Вот видите?

Опять шутка на язык напросилась.

Как, однако, весело готовить самоубийство!

Ваш будущий доктор.

P. S. Надо бы, покуда еще не настал час, перечитать клятву Гиппократа. Подозреваю, что Вы то ее уже подзабыли?

Предвкушаю нашу встречу!

Наговоримся!!!

Спешу.

Меня приглашают на беседу.

Мною, как будто, недовольны.

Договорился.

Жму руку, и, одновременно, усаживаюсь в глубочайший книксен.

Ваш здоровый брат, на грани большого счастья.

P. P. S. Привет Вашей ленинградке. Просите ее не умирать до моего появления.

Письмо десятое

Поговорим о любви.

Любовь, вот что я, в ожидании встречи с тобой, при всевозможных приготовлениях перед тем, как мне будет сообщено решение, совершенно упустил из вида.

Любовь – вот чего не познал я в прожитом пространстве.

Я имею в виду не ту любовь, о которой слагают оды. Та любовь мне знакома. Я пресыщен ею. Мало того, иногда мне кажется, что сам я создан не из белка и желтка красного цвета, а из этой самой любви.

По этой причине мне и идет военная форма, особенно костюм железнодорожника. Самый лучший мой костюм!

Любовь, что не познал я – другая, плотская. Любовь, похожая на стыд и пытку одновременно.

Я узнал о ее существовании от одного глухонемого, что подсунул мне однажды на перроне удивительную коллекцию фотокарточек, на которых очень красивые актеры и актрисы изображали все это.

Как жаль, что я не актер – подумалось мне тогда.

Вот почему актеры так загадочны и притягательны – подумалось мне тогда – они знают то, чего я не знаю, умеют то, чего я не умею, и нисколько не стесняются при этом.

А могут вот так простые люди, не актеры? – подумалось мне тогда.

Оказывается, могут.

Меня очень скоро просветили на этот счет путники.

Им было весело просвещать меня на этот счет, им нравилось говорить на эту тему, они думали, что я валяю дурака.

А я, верите ли Вы мне, почтенный Стилист, и на самом деле не все знал. А, точнее, ничего не знал. И когда первый раз увидел фотографии, даже испугался. Сам не знаю, чего я испугался, но ощущение было такое, как будто я столкнулся с чем-то огромным, очень и очень важным, от чего можно сойти с ума, если на минутку, хотя бы на минутку представить себе, что ты – один из тех самых актеров.

Вскоре мне было запрещено думать об этом.

Но с этим, как выяснилось, не так то просто бороться.

Тогда я стал великим грешником.

Единственное, что утешало меня, так это мысль о том, что я – не один такой.

Мало того, казалось мне, есть грешники и похлеще моего. Те, что не просто рассматривают фотографии каждый день, и по несколько раз в день, преодолевая стыд и какое-то дивное волнение, но пытаются подражать актерам, наверняка играя плохо, причиняя себе и окружающим массу неудобств и вселяя в родных, у кого они есть, разумеется, ужас.

Так было.

Теперь, когда я уже в возрасте и развращен множеством знаний в этой области, когда многие мои рассуждения тех лет кажутся мне даже наивными, я, разумеется, по-другому смотрю на вещи. Но стоит мне вспомнить меня тогдашнего, волнение охватывает меня.

Как и теперь, когда я пишу эти строки.

Так и было.

Никто не верит мне.

Да я уже давно и не рассказываю никому об этом.

Да и нет никого вокруг.

И вот какая мысль пришла мне в голову.

Мне нужно полюбить кого-нибудь.

Не думайте обо мне дурно, дорогой Стилист. Но после того как я перейду в новое качество, Вы знаете, что я имею в виду, у меня уже не будет такой возможности.

Я должен пасть!

Знаю, что не буду прощен никогда , но что-то во мне требует этого неумолимо!

При этом самое отвратительное в замышленном мною предприятии заключается не в самом процессе, а в том, как я стану примерять к оболочке своей партнерши ту или иную персоналию.

И как я буду выглядеть при этом.

Что станет с моим дыханием?

Что станет с моим сердцем?

Что станет с моими глазами?

Что станет с моим ртом?

Как станут непроизвольно шевелиться мои губы?

Ибо все это – нехорошее, нехорошее.

Дурное.

Дурное.

Почему, не знаю.

Но с этим знанием, мне кажется, я родился.

Мы все, мне кажется, рождены с этим знанием.

Неужели Адам и Ева…

Простите, простите, простите, простите, простите, простите, простите.

Я двинусь дальше.

Я, раненый мыслью заяц, двинусь дальше.

Зайцы – красивые и храбрые животные.

И стану рассказывать Вам все.

Письмо потом можно и сжечь, хотя, как видите, пишу я его на самом лучшем из оставшихся бланков.

Так мне будет легче.

Пункт примеривания персоналии к оболочке прошел неожиданно безболезненно для меня.

Точнее, его и не было.

Как только я принялся рассказывать Вам о своих переживаниях, персоналия возникла сама по себе.

Плохо.

Плохо.

Чудовищно плохо.

Но это она, Юлька!