Карина Кантимирова - Шиза

Через минуту она открыла дверь. Моя девочка была испуганная, заплаканная, она бросилась ко мне. Я плохо помню, как мы вышли из квартиры. Плохо помню, что кричала нам в след соседка. Но слово «шалава» там точно было. И в её словах была доля правды. И я это понимал, но мне было всё равно. Я был счастлив… Снова… Она рядом… Я ей нужен…

Я поймал такси, мы сели на заднее сидение.

«Куда ехать?» – спросил водитель восточной внешности.

Я посмотрел на Анну: «Куда тебя отвезти?»

Она молчала и тупо смотрела перед собой. Тогда я подумал, что это шок.

Я продиктовал таксисту адрес её дома. Я его хорошо запомнил ещё тогда, когда тем злополучным вечером ходил к ней.

Было около четырёх утра, когда мы приехали к её дому. Я расплатился с таксистом, взял мою девочку за руку, и мы зашли в подъезд. Я довёл её до двери.

«Открывай, заходи и закрывайся, – сказал ей я. – Бабушки нет?»

Она молчала…

«Аня, ты меня слышишь?» – я уже стал беспокоиться за её моральное состояние. Надо сказать, я боялся. Я не знал, что они с ней сделали до моего приезда и сделали ли. Но спрашивать не хотел. Боялся неправильной её реакции. Мало ли, как она могла отреагировать.

«Останься,» – вдруг сказала она и посмотрела на меня.

«Ты этого хочешь?» – внутри у меня что-то подскочило. От радости, наверное…

«Да,» – тихо сказала Анна.

Она открыла дверь дрожащими руками. Потом прошла на кухню и поставила чайник. Потом прошла в ванную комнату и заперлась там.

Я подошёл к двери и прислушался. Раздавался только шум воды и слабое грохотание какими-то баночками. Но я всё же спросил: «У тебя всё хорошо?»

Вода смолкла, защёлка звякнула, дверь приоткрылась. Через дверной проем она высунула голову. Волосы были мокрые, по лицу растеклась тушь то ли от воды, то ли от слёз… Она внимательно на меня посмотрела, а потом сухо сказала:

– У меня всё хорошо, не стой над дверью. Вены я себе резать не собираюсь.

«Не сегодня,» – добавила она и ухмыльнулась.

Потом громко захлопнула дверь и снова включила воду.

Я прошёл на кухню, выключил чайник. Нашёл две кружки в раковине, помыл их, нашёл чай. Заглянул в холодильник, но там кроме масла и майонеза не было ничего.

На окне в вазочке стояли сушки. Я вытер со стола и поставил на него две чашки с горячим чаем и вазочку с сушками. Потом сел на стул, закурил и стал ждать…

Жизнь всё-таки странная штука. Что она даёт нам? То, чего мы так хотим, или то, что нам нужно? А что мне было нужно до знакомства с ней, с моей девочкой? Я задумался. Жизнь мою нельзя было назвать интересной, она была обычной, наверное.

Закончил школу с тройкой. Поступил в техникум на оператора ЭВМ, потом бросил его к чертям, пошёл в училище. Стал водителем. Родители были вне себя. Отец заставил-таки доучиться на оператора. Потом заставил поступить в институт на такую специальность, название которой я даже не помню. Всё они с матерью хотели сделать из меня инженера. Вообще они часто лезли в мою жизнь. Я долго терпел, но когда мать стала говорить мне, что хочет, чтоб я женился, это стало последней каплей. Я не выдержал и переехал на съемную квартиру. Потом нашёл работу в одной небольшой конторке по ремонту бытовой техники.

Работал, на жизнь хватало. Учился на заочке, потом всё-таки бросил. По выходным ходил за продуктами, пил пиво, смотрел футбол, иногда приходили друзья, но это редко. Вообще, наверное, по своей натуре я был и останусь одиночкой. Замкнутым, спокойным… Мне так проще. Были ли у меня девушки? Была. Одна. Ничего серьёзного, так ещё в училище. Это было скорее «надо», чем большая любовь. Через полгода мы поняли, что всё это бессмысленно, и расстались без особых проблем. И жил бы я так и дальше, жил-не тужил… Но вот появилась она. Как ураган всё смела и перевернула в моей жизни, в моей душе… Зачем? Я не знаю, но я рад. Я счастлив. Я полный идиот…

Дверь в ванную приоткрылась. Она вышла с полотенцем, обмотанным вокруг головы, а второе полотенце прикрывало её тело… Она плюхнулась на стул и жадно отхлебнула чаю.

«Готовить умеешь?» – спросила она.

«Немного,» – ответил я.

«Отлично! – она взяла из вазочки сушку, откусила кусок, чуть пожевала, потом сморщилась и выплюнула пережёванный кусок сушки в руку. – Гадость… Хорошо, что умеешь готовить, а то пока бабушка в больнице, я тут совсем с голоду помру».

«А что с бабушкой?» – осторожно спросил я.

«Да так… – Аня задумалась. – Что-то старческое, либо я её окончательно довела».

Странная она… Полчаса назад слово из неё вытянуть было нельзя, а теперь ведёт себя так, будто ничего не случилось…

«Как ты себя чувствуешь?» – осторожно спросил я.

Девушка посмотрела на меня. Смотрела долго и молчала. Это был странный взгляд, страшный…

«Я чувствую себя ужасно… – вдруг сказала она. – Никогда больше не задавай мне этот вопрос. Ответ всегда один и тот же. Я – дерьмо. Была, есть и останусь навсегда. И, если ты пытаешь надежды по поводу того, что я несовершеннолетний ангелок, то брось! Я – последняя тварь и ничего с этим поделать не могу, и мне от этого плохо. Каждый день своей жизни я прошу у Бога только об одном, чтобы он эту жизнь у меня забрал. Но, как видишь, я всё ещё здесь. И чувствую, что пробуду здесь ещё достаточно долго, чтобы испортить жизнь всё большему и большему числу людей. Я лгунья, эгоистка… Я курю, и порой не только простые сигареты, пью, и порой не простое пиво. И кроме того, кроме того я… шалава. Я уже и не помню всех тех, под кого ложилась. Порой это были тупые, бухие и обкуренные уроды, которым надо было около минуты попыхтеть и успокоиться. А я это знала, знала, что они меня считали грязью, шлюхой малолетней, и всё равно я под них ложилась. Так что дерьмово я себя чувствую, понял?»

Я молчал. Это был шок? Да нет, она просто сказала то, что я боялся услышать. То, что знал. Но я не испытал к ней отвращения. Жалость? Да нет. Я просто понял, что я её люблю… И мне всё равно. Я должен ей это сказать, сейчас. И будь, что будет.

«Знаешь, я…» – мне не удалось договорить. Аня вдруг разразилась громким хохотом…

Она смеялась долго, из глаз её потекли слезы. Сквозь этот дурацкий хохот она всхлипывала что-то невнятное.

«Ты… Ты бы видел свою рожу сейчас, – Аня говорила урывками. – Ты поверил? Купился? Вот, дурак… Какая актриса во мне пропала! Как я играю. Оскара мне!»

Она продолжала смеяться, а я снова почувствовал себя дураком. Это чувство стало посещать меня всё чаще и чаще после знакомства с ней.

«Зачем ты так делаешь?» – во мне кипела обида.

Аня посмотрела на меня своими большими, немного детскими глазами.

«Как так?» – заинтересованно спросила она.

«Ну так, смешиваешь меня с грязью,» – хмыкнул я.

«Я? – она искренне удивилась – Это же ты сам позволяешь мне так делать. И вообще ты какой-то аморфный. Ты хоть бы психанул хоть раз, наорал, ударил. Какая-то сопливая малолетка об тебя ноги вытирает, как о тряпку последнюю, а ты уши развесил и рад. Как не мужик прям»