Владимир Антонов - Дом на Дворцовой

Убедившись через своих людей в том, что там отреагировали правильно, как и ожидалось, все задействованные в «операции» цыгане поспешили на базу, в то время, как личный состав вологодской милиции сосредоточился на городских сберкассах. Теперь нужно было «нейтрализовать» двух сторожей, вооружённых кое-как. Это оказалось нетрудно. Был мороз. Соответственно, один и второй сторож были немного «вдетыми», чтобы не замёрзнуть и для пущей зоркости глаза. Мимо проходной шёл случайный человек. Он неожиданно остановился и попросил огоньку. Разговорились…, прохожий оказался добрейшей души человеком, и предложил сторожу – герою гражданской, немного скрасить службу. От хорошего самогона кто ж откажется!? Тем более, что охранять-то нечего, если по слухам всё давно уже списали, как протухшее и негодное: «Так, для проформы стоим тут с Агафонычем с ружьишками, чтобы воробьев отгонять…».

В самогоне оказалось совсем немного снотворного. После этого в назначенное время двадцать подвод подъехали к базе и приступили к планомерному вывозу говядины. Важно было не повредить замки и двери в хранилище, чтобы мысль о насильственном похищении не смогла прийти в голову никому. Пусть завбазы сам отдувается, если захочет заяву в милицию накатать. Мясо вывезли, но не прямо на товарную станцию, а сначала в табор, расположившийся сразу за восточной оконечностью города. Товару надо было «отлежаться» дней пять не меньше, и только потом – на погрузку на железнодорожную станцию, где в тупичке ждали вагоны. Через два часа всё было кончено. Мясо было вчистую списано по сроку годности. Его просто не стало. Его номинальная стоимость составляла ноль рублей и столько же копеек. Искать ценности, не имеющие никакой ценности или заявлять в милицию о пропаже этих ценностей не имело смысла. Это хорошо осознавали заведующий продуктовой базы и начальник охраны, к обеду следующего дня вернувшийся из табора.

«Заявишь – сам себя во вредители и запишешь. А дальше всё по сценарию с конечным пунктом назначения – Беломорский канал!..» – подумал расстроенный от упущенной возможности улучшить своё материальное положение, заведующий. От греха подальше был немедленно составлен соответствующий акт о списании с последующим уничтожением, как оно и должно было быть по правильному. Мясо в этот раз исчезло также и формально. А через две недели кооператор – заготовитель Григорий Козлов отчитывался в кабинете у председателя о проделанной работе. За вычетом всех расходов на оплату долевого участия цыганской общины г. Вологда и доставку товара в Ленинград, сумма составила девяносто пять тысяч советских рублей при максимальной на то время зарплате промышленного рабочего – сто семьдесят рублей в месяц!

Андрей Владимирович уже давно потерял счёт времени в разлуке с любимыми. Жизнь в спокойной и сытой Дании была размеренной и ленивой. Копенгаген немного напоминал Петербург своими каналами и набережными. Примерно через год после того, как ему удалось покинуть громыхающую катаклизмами Россию, о чём он не пожалел ни разу, он был представлен на одном из собраний ещё достаточно молодой женщине. Её звали Екатерина Александровна Дроздова. Ей удалось внести разнообразие в его холостяцкую жизнь. Время от времени Екатерине Александровне удавалось увлечь его то на природу, то в гости или в театр. Очень скоро их отношения переросли из дружеских в романтические. По прошествии полугода Андрей Владимирович, не потерявший в свои неполные пятьдесят мужской привлекательности, силы и обаяния, сделал Кате предложение. Она приняла это предложение и согласилась стать его женой. Обычно первую половину дня, часов до трёх, Андрей Владимирович проводил в Копенгагенском Королевском Университете. Там он состоял доцентом на кафедре естествознания. Устроиться на эту должность ему позволили его бывшие заслуги в развитии естественных наук, множество научных статей, монографий и рефератов, написанных им ещё в довоенное время, когда он состоял в Российском Географическом обществе. В определённых кругах его имя было известным и уважаемым. Дохода, который приносило преподавание географии на младших курсах университета, было достаточно для безбедной жизни холостяка. И даже – теперь женатого мужчины. Это, конечно, радовало, но беспокойство не проходило:

«Что там с моими девчонками? Интересно, где они сейчас? Здоровы ли?.. Вот ведь жизнь – ни самому не узнать, ни весточки не подать о себе… – мысли об оставленных им в захваченном большевиками Петрограде дочерях не давали ему покоя ни днём, ни ночью. От этого по ночам иногда болело сердце. Он без конца упрекал себя за то, что не смог найти правильных слов и уговорить упрямых девчонок ехать с ним. – Надо же было так запутать головы несмышлёнышей, что они поверили в этот бред про всякое всемирное равенство и братство, счастливое будущее и что там у них ещё? А… – справедливость! Ну, и где теперь эта справедливость? К какому равенству она их привела? С кем уровняла?.. С быдлом кровавым, бандитами каторжными?».

Из завезенных из России слухов он знал, что девочки покинули бывшую столицу. Куда они могли направиться, Андрей Владимирович не имел ни малейшего представления. Только догадки. Надежды, что революция захлебнётся в собственной крови, как это неоднократно случалось в истории европейских стран и не только европейских, уже почти не осталось. Большевики взялись за дело с такой яростью и неумолимой жестокостью, с такой настойчивостью искореняли всё старое, что сомнения на этот счёт таяли с каждым днём.

«Всё равно, когда-нибудь это всё закончится и я их, конечно, разыщу. Я обязательно их разыщу!..» – давал себе слово Андрей Владимирович. И это его немного успокаивало.

Он не состоял ни в каких организациях. Монархисты?.. Этих он списал в прошлое безвозвратно, отчётливо осознавая их никчемность и бесполезность для будущей России. Брызжущие идеями разномастные социал-демократы его тоже раздражали своей вздорностью мышления и отсутствием хоть какой-то реальной программы. Получалось что действительно кроме большевиков в сегодняшней России не было силы, способной справиться со стихией, разыгравшейся на её необъятных просторах. Думать об этом и признавать это было ужасно, но бороться?.. Нет! – Бороться он не будет. И в сообщества борцов вступать тоже не будет. А тогда что? Искать пути к возвращению? Но это, как приговор: «Не успеешь обнять девчонок, а тебя под белы рученьки и в ЧК. Или как у них теперь эта контора называется? А там рёбра переломают, сделают шпионом и в лагерь. Но в лагерь – это, если повезёт. Не повезут они меня в лагерь. Для них проще – к стенке… В мои шестьдесят какой из меня строитель социализма с кайлом в руках? Правильно – никакой! Да и девчонкам наврежу не дай бог. И так, наверное, замуж повыходили, фамилии поменяли, чтобы затеряться среди «широких масс» трудящихся». О происходящем в Советском Союзе он был хорошо информирован и иллюзий на этот счёт не имел.