Валентина Коричина - Моя струна

Она была маленьким птенцом, вылетевшим из дома-гнезда в самый первый раз в жизни. Даже в пионерских лагерях до того не бывала. Он вызывал у нее чувство легкой оторопи пополам с отторжением. Но народ неторопливо прибывал и располагался вокруг этого центра притяжения. Она же волею судеб оказалась аккурат через проход. Рядом с барышней по имени Ксюша, царевной-лебедью в этом выводке гадких утят.

Их возили по разным местным достопримечательностям. Деревянные церкви, ветряки. Народ тяготел к нему, он смотрел на Ксюшу, она смотрела на него, постепенно заражаясь его энергией.

Она даже не запомнила, как его зовут. Немудрено – говорил в основном он, а не с ним. Позже, в единственной девчачьей комнате, барышни обсуждали экскурсию. Она назвала его «этот яркий, общительный мальчик», Ксюша – «трепло в защитном костюме». Она не знала, как его зовут, Ксюша же была, естественно, в курсе – «Серж».

Так все и начиналось. Три года жизни под знаменем «Серж», у истока которых – пустышка, сосновая шишка, игра «верю – не верю», колода затертых до дыр карт, куча песен под гитару и 20 безумных дней. Все это живет и по сей день в коробочке на антресолях, архиве дней минувших, все еще щемяще живых.

Живых только для нее, как она донедавна думала.

Живых, как оказалось потом, и для него.

На входе в подъезд на стене висели почтовые ящики. Два блока по 10 откидывающихся дверок – поворачиваешь ключ, она отваливается вниз. Это сейчас, сменив десяток городов и квартир, ей известно, что ящики для почты бывают разные. В те времена почтовый ящик мог быть только таким и никаким другим. Ключик-дудочка с торчащим усиком, брелок – серебристая рыбка, как живая, с кованым хвостом, который изгибался вправо-влево.

Приносить почту домой почему-то было ее обязанностью. Почему? В ящик приходил «Советский спорт», «Известия», местная областная газетка и журнал «Ровесник» – раз в месяц. Собственно, ей нужен был только «Ровесник», все остальное – так, курьером поработать по дороге со школы, поднять сероватую стопку бумаг на восьмой этаж.

Обычный зимний день. 10 декабря. Уже лежит снег, но мороза почти что и нет. Уроки закончились, время идти домой, 3 часа дня, кушать хочется. Все никак не наболтаться с подружками на перекрестке, а после лихо вбежать в подъезд – 4 ступеньки, привычно скачем через одну. Абсолютно механические, заученные движения – ключ в скважину, повернуть, крышка упала, мысли где-то возле холодильника.

Конверт. Почерк – очень знакомый, но сразу как-то с перепугу и не вспомнилось, чей. Обратный адрес, имя. Газеты почти бесшумно планируют на бетонный пол. Мыслей нет. Совсем. Только тупая тишина в ушах. Чувства – как чистый лист. Первая мысль (и единственная, пока подбирала газеты с пола и ехала в лифте наверх): «Откуда у него мой адрес?.. Я же ему его никогда не давала…» Мысль бегает по кругу, как белка в колесе, как змея, кусающая себя за хвост.

В конверте открытка. Голубенькая. В трогательном овале – березка в снегу, в обрамлении узоров мороза на стекле. Текст – простенький, без наворотов – мол, с Новым годом, всего, пиши… После восьмого прочтения голова начала робкие попытки разобраться в происходящем. Почти безуспешные. С Новым годом – 10 декабря? Наверное, дата не случайна. Наверное, это пробный камень – чтобы было время ответить аккурат к Новому году – если захочется отвечать. Если нет – ну что же, почти без ущерба для самомнения – просто вежливое поздравление с Новым годом, ничего более.

Но почему надо было ждать полгода? Они виделись в июне, под расставание дело было ясное, что дело темное: она была от него без ума, он наконец-то обратил на нее внимание – чуть-чуть. Полгода тишины. Полгода воспоминаний и сладкого замирания сердца без какой-либо надежды увидеться вновь. И вот – вдруг – эта открытка, когда и думать-то о человеке почти перестала и все уже травою поросло.

Естественно, она не могла это держать в себе – событие требовало материализации в слова, требовало, чтобы им поделились – неважно с кем.

И вот – консилиум подруг. На повестке дня вопрос «Что Делать?». Консилиум постановил: отправить открытку ему. Ровно с таким же текстом – поздравляю, желаю, пиши. Консилиум посоветовал: «Ни капли взаимности!»

Вот так вот. Сейчас вот думается – а какой, собственно, взаимности? Не в любви же было ему признаваться в ответной открытке…

Под лозунгом «Ни капли взаимности» очень долго выбиралась открытка – чтобы была Особенная. Три вечера кряду сочинялся текст – чтобы каждое слово пело, но при этом было «без капли взаимности». Руки дрожали, когда за письмом захлопнулся козырек почтового ящика.

После этого жизнь была не в радость 2 недели. Почтовый ящик стал святым Граалем. К нему ходили на поклонение по 10 раз на дню. Поменялись все фундаментальные устои бытия – день делился на «до почты» и «после». Открытка потихоньку стиралась на углах от частого перечитывания. Близился Новый год.

Две недели – и в почтовом ящике лежало письмо . Конверт был непривычно толстым. Листы в мелкую клетку заполнены в каждой строке все тем же ужасным почерком.

Начиналась новая эра в жизни. Эра длинною в 2 года – 2 года жизни от письма до письма, уже ближе к концу – от звонка до звонка, роман в письмах и фотографиях, 3 коротких встречи длинною в неделю, и четвертая – кульминационная.

Ей было 15. Хороший такой возраст, круглый. Круглое личико, коса до пояса, непослушная челка, вечно лезущая в глаза. Существо, выросшее на романах и стихах, дикое до безобразия. Умница, отличница, комсомолка и почти спортсменка. Пара близких друзей. Пара тайных влюбленностей на расстоянии вытянутой руки – смотреть в окно на стадион, где тренировка, вечно попадаться на глаза, тихо страдать, но заговорить – ни-ни, не приведи господь…

Ему было 17 – взрослый такой человек. Умный, даже слишком – из разряда «Таких не бывает» или «Таких один на миллион» – где-то посередине. Дивные карие глаза, длинные ресницы, стрижка под запущенного пажа. Те же книги, другие взгляды на них. Лидер от бога. Яркий, как метеор. На таких смотреть разинув рот и загадывать желание, пока мимо летит. В ее глазах – полубог. В глазах друзей, его ровесников – «человек, который ищет себя». Друзьям, наверное, виднее, они – старше и опытнее, они – без розовых очков.

Это была их вторая в жизни встреча. Первая – длинною в месяц – сюжет отдельного романа. Вторая же… Неделя. Вне дома. Детская непосредственность вырвавшегося на волю птенца – летать не умею, но очень хочется, и поэтому – вполне себе ничего летится, наперекор всем законам и правилам.

Был март. Конец марта. Зеленые ушки листочков проклевывались повсеместно, мир в салатовой дымке, небо голубое, солнце, воздух – как вино. Пушистые кисточки на вербе (котики…), покореженные бетонные блоки бункера Гитлера торчали из земли, над ними – на фоне лазури – пушистое серое счастье на ветках.