Роман Булгар - Пир во время чумы

Была такая девчонка. Окончила школу и пропала. Он попытался ее отыскать, но не смог. Прошло с той поры лет десять как, не меньше.

И вот милое личико той юной девчушки стараниями неумолимого времени стерлось. В его памяти остались одни коротенькие косички. И похожа ли эта женщина на ту девушку-девочку? Может быть…

Все может быть. Не зря же что-то показалось ему знакомым. Но оно еще ни о чем не говорит. Он, к его немалому стыду, уже плохо, вернее, смутно помнит девичье лицо. А девочка могла легко превратиться в дородную бабищу. Вышла она замуж, нарожала кучу детишек. Мало ли похожих друг на друга людей бродят по этой многострадальной земле? Бродят себе, ну и пусть себе бродят…

Накинув на себя дорожный халатик, женщина присела. Вроде бы, она и разделась, но все равно жарко. Дотронулась рукой до батареи и резко отдернула. Кипяток! Понятно, почему в купе жарковато.

Она прилегла, не расправляя одеяло, прямо сверху на него. Скорее всего, покрывало ей никак и не понадобится.

Глаза закрылись, но сон к ней не шел. Сана-Сана! Что происходит-то с нею? Куда она катится по наклонной лестнице? Ох, и в стерву же она превратилась, в настоящую стерву! Мужик ее пальчиком поманил, и она тут же без всякого стеснения запрыгнула к нему в его супружескую постель. А ежели быть откровенной с самой собой до конца, так чуть ли не сама с явной охотой предложила себя.

Куда за годы подевалась одна девочка с тоненькими косичками? Не могла же она взять и просто бесследно исчезнуть! Хоть что-то же от нее осталось? Ну, хотя бы что-то!

…Сколько Сана сама себя в детстве помнила, столько она всегда и работала. Только и делала она, что постоянно пахала.

Прибегала девчонка со школы, на ходу обедала, наспех делала, а когда и не делала уроки, и тут все и начиналось. Прополка в огороде, кормежка скотины, готовка еды, уборка в доме, стирка…

Мать вкалывала на молочной ферме и пропадала там с самого утра и до поздней ночи. Изредка прибегала домой, чтобы покормить свою малышню. Да и то через раз, не каждый божий день. Сначала у девочки появился один братик, а через пару лет и еще один выискался…

Отца у нее в отличие от соседских детей никогда не имелось. Про таковского человека у них в доме никогда не говорили.

Но зато у них постоянно жили командировочные. И если то была женщина, то спала жиличка в отдельной светелке на широкой кровати, а сама же хозяйка хаты устраивалась рядом с дочкой на ее узкой постели.

А если же у них жил мужчина, то порой мать почему-то могла в те самые ночи к ней не приходить и не тесниться с дочкой. В те дни она, маленькая и неразумная, благодарила судьбу за то, что снова может спать одна и никто не мешает ей хорошенько выспаться.

Долго Сана никак не могла взять в толк, почему мать с мужиками может спать вместе, а с женщинами никогда не спит. И что именно для нее лучше? Когда она раздольно спит одна или теснится с матерью? Наверно, все же мужики-постояльцы лучше…

Иногда, по выходным, к ним в гости захаживал школьный учитель физики и математики Степан Андреевич.

Может, частенько задавалась девчушка вопросом, он приходился им дальним родственником? Сана всегда в тот день получала подарок, а потом мать выпроваживала девочку на улицу. Кем бы и ни был для них с мамой учитель, тот с самого первого класса терпеливо занимался, проводил дополнительные занятия, если девочка начинала не понимать тот или иной предмет, скатываться на четверки.

Чем старше становилась Сана, тем сильнее и сильнее разгоралось в ней любопытство. И ее начинали мучить вопросы: почему это ее мать то спит с ней, то нет и кто все-таки у нее отец?

По ночам за стенкой слышалась непонятная ей возня: противный скрип вконец расшатавшейся кровати, сопенье, кряхтенье и звонкое повизгивание матери. Девочка росла и начинала многое понимать. Она стала со вниманием ко всему прислушиваться. До нее доносились обрывки слов и отдельные фразы.

Становилось ей понятно: откуда брались подарки, почему мать часто куталась в платок, пряча от чужих глаз лиловые пятна то на шее, то на плечах. И главное – это она тоже поняла, почему братишки у нее удивительно разные и не похожи ни на нее, ни друг на дружку.

Прибегала Сана со школы, сама кормила подросших пацанов и всю остальную живность: кур, утят, двух поросят. Огород требовал к себе постоянного внимания. Чем старше становилась девочка, тем большую часть забот по дому перекладывала мать на ее худенькие плечи.

Какие уж тут уроки? Когда их было ей готовить? И зачем стараться ей учиться? Работа в коровнике пятерок по литературе не требовала. То, что можно вкалывать и не дояркой, в голову ей и не приходило…

Степан Андреевич забежал к ним как-то в воскресенье, когда мать околачивалась дома, и с ходу устроил той приличную выволочку:

– Ты что же, Людка, такое-то творишь, а?

– А что я… что я? – то ли и на самом деле мать ничего не поняла, то ли она поначалу решила сыграть в непонимание.

– Ты не понимаешь, да? – горячился гость, угрожающе наседал на мать, и та попятилась назад.

– Степа-Степа, да Бог с тобой! – запричитала она.

– Людка! – он тряс кулаком перед самым ее носом. – Ты зачем же дочку свою губишь, не даешь ей заниматься? Хочешь, дурная, чтобы она пошла по твоим же стопам, повторила твою судьбу?

Видно, его выпад разозлил мать, она угрюмо огрызнулась:

– А чем же, интересно, она, моя судьба, тебе не нравится?

– Чем? – учитель снова начал заводиться. – Всю жизнь провести на ферме посреди коров? Что хорошего ее может тут ждать? По кругу ничего нет. До станции два километра. Пешком и в грязь, и в снег. Хорошо еще, что железная дорога близко к нам прошла. А то мы все тут, как степные волки, жили бы, выли бы. Парни после армии домой не возвращаются, остаются в крупных городах. Невест полно, а женихов-то и нет. А у тебя дочка учиться может. Одна и надежда на то, что она куда-то сможет поступить. Ей нужен приличный, не то слово, отличный аттестат. Я ее с самого первого класса на медаль тяну! А ты… что тут творишь? Мать ты ей, в конце концов, или не мать?

– Ну, мать, – женщина исподлобья глянула на него. – Я мать, а ты, Степа, ее отец. Если бы ты мне помогал, то мне не пришлось бы… – она обиженно прикусила губу.

С грохотом Степан Андреевич оттолкнул в сторону табурет:

– Я тебе, Людка, всегда помогал, пока ты не пошла по рукам. Ты скажи, кто в койке у тебя еще не побывал, кто не отметился?

– А кто, Степа, в энтом виноват? Кто мне, глупенькой, головенку задурил? Кто несмышленую сладко за околицей целовал, кто елеем в ухо нашептывал? Забыл али, чего мне сам-то обещал? Во сколько лет я ее родила? – размазывая тушь по всему лицу, мать громко всхлипнула. – Мне едва семнадцать исполнилось. Школу закончила и родила. Сколько я позору натерпелась. И из-за нее я никуда не уехала, осталась здесь. А я тоже могла бы куда поступить. Сам помнишь, что училась я не хуже Оксанки. Ежели поразмыслить-то, то ты во всех моих бедах кругом виноватый! – женщина отошла от обрушившегося на нее натиска и в ответ наступала на мужчину. – Первопричиной всего-то был ты…