Анатолий Долженков - Житейские истории. Юмористическая проза. Рассказы. Том 2

Утром Пётр Николаевич пробудился от испуганного женского вопля и глухого удара, как выяснилось позже, вызванного падением человеческого тела на пол. Гостья без сознания лежала рядом с гробом, который в темноте приняла за входивший в моду «евросундук» для хранения нижнего белья. А поскольку такой сундук считался мебелью высочайшего класса, то и содержимое его должно было быть соответствующим. Это и вызвало нездоровый интерес у нечистой на руку девицы. По полу были беспорядочно рассыпаны похищенные из тайников деньги, золотые украшения и заготовленная на смерть одежда. Любовь, как и следовало ожидать, оказалась не бескорыстной. Реквизировав у девицы похищенные ценности и купюры, Пётр Николаевич вынес неподвижное тело на свежий воздух, оставив его приходить в себя на лоне природы, под кустом можжевельника, и вернулся домой. Разочаровавшись в любви, он принялся обдумывать дальнейшие шаги.

Шикарно, с блеском завершить жизненный путь не складывалось. Не получал он столько удовольствия, сколько хотелось. Потягивая пиво у одного из многочисленных киосков, натыканных по всему городу как грибы, он излил душу первому подвернувшемуся собутыльнику, оказавшемуся за его столиком, и встретил полное понимание и сочувствие, казалось бы, постороннего человека. Добрых, отзывчивых душ, проникшихся проблемами Петра Николаевича и готовых оказать моральную поддержку, было так много, что деньги, которые он запланировал прокутить сегодня, закончились быстрее, чем ожидалось. На следующий день ситуация повторилась. Пиво, водка, скорбные лица и траурные речи заканчивались полной амнезией к вечеру.

Походы к киоску превратились в ежедневный, обязательный ритуал. Петру Николаевичу общение с новыми друзьями нравилось. Здесь он получал всё, что хотел – сочувствие, понимание, забвение. Пётр Николаевич потерял счёт времени. Куда-то запропастилась благоверная супруга вместе с частью совместно нажитого добра. Но его мало беспокоила потеря имущества. По зрелому рассуждению он пришёл к выводу, что так оно и лучше. Понятнее. А вещи…. Зачем ему теперь это барахло? Ни к чему. Новый траурный костюм, рубашечка да пара туфель и всё остальное, что необходимо для проведения прощальной церемонии были аккуратно складированы в гробу и надёжно прикрыты крышкой. Осталась сущая ерунда – вставить туда его, Петра Николаевича, усопшее тело. Но это мероприятие пока терпело. Того же немногого, что было одето на нём живом с лихвой хватало на оставшиеся дни.

Он потерял счёт времени. И вот, наконец, как и следовало того ожидать, наступил роковой день, когда готовясь в очередной раз выйти к ларьку, Пётр Николаевич с удивлением обнаружил, что золотой дождь иссяк. Он добросовестно обследовал заначки и тайники, но не нашёл даже самой мелкой купюры. Странно. Денег с лихвой должно было хватить на отведенный медициной полуторамесячный срок.

Новые знакомые холодно отнеслись к неприятному известию о постигшем Петра Николаевича финансовом кризисе. Предложение же взять на себя расходы по удовлетворению необычайно сильно развившейся пагубной страсти собутыльника, вообще, встретили в штыки. Домой Пётр Николаевич вернулся трезвым, уничтоженным человеческой подлостью и коварством. Перспектива доживать последние дни голодая его не веселила, и сказать, сколько времени будет тянуться вся эта канитель, было крайне затруднительно. Простой подсчет, проведенный при помощи календаря, в сердцах сорванного со стены, обнаружил невероятные результаты. Со вчерашнего дня пошёл уже четвёртый месяц с момента оглашения рокового диагноза, а Пётр Николаевич оставался живее всех живых. Лёгкие исправно вентилировали воздух, обильно пропитанный перегаром, не обнаруживая видимых патологических изменений, несовместимых с жизнью. Из всех имеющихся у Петра Николаевича в наличии органов тела болела только голова, и неприятно пучило живот, так и не приспособившийся к приёму алкоголя лошадиными дозами.

Пётр Николаевич был поражён. Он задержался на этом свете лишних два месяца, поправ самые оптимистические медицинские прогнозы. Как ни крути-верти, выходило, что тот образ жизни, который он вёл последние месяцы, помог ему избавиться от заболевания, считавшегося до сего времени неизлечимым. Было чему удивляться.

«Значит, всё, – лихорадочно думал Пётр Николаевич. – Значит, будем жить! Не совсем, правда, понятно на какие средства».

Нетрадиционный метод лечения оказался весьма эффективным, но чертовски дорогостоящим. Следующее предположение, посетившее его отупевший от алкоголя мозг, не на шутку испугало. А излечился ли? Надо бы сбегать в поликлинику перепроверить. Пройти повторно флюорографию. Она уж точно покажет – или подтвердит, или опровергнет страшный диагноз.

С трудом пережив ночь, показавшуюся полярной, Пётр Николаевич бросился в поликлинику, едва забрезжили первые проблески рассвета. Доктор, не приложивший и пальца к исцелению больного, страшно удивился, обнаружив возле себя человека, которого уже не надеялся встретить на этом свете и пребывал в лёгком недоумении. Чудом исцелившийся человек бестолково суетился вокруг него, бормотал какие-то удивительные истории и тенью следовал за белым халатом по всей поликлинике, хотя по всем законам медицины должен был лежать в могиле надёжно придавленный большой кучей грунта. При этом несостоявшийся покойник клялся, что знает верный способ лечения рака, проверенный лично на нём. Он предлагал доктору организовать «небольшой кооперативчик на пару», поскольку богатый его, Петра Николаевича, опыт да плюс врачебный диплом компаньона – и таких дел наворотить можно…

Наконец, после долгих хождений по длинным больничным коридорам, отупевший от общения с беспокойным пациентом лекарь решился на повторную флюорографию. Та показала полное отсутствие какой-бы то ни было патологии в лёгких обследуемого. Пётр Николаевич торжествовал, доктор отказывался понимать и принимать происходящее. Собранный по данному медицинскому казусу небольшой консилиум, состоящий исключительно из местных больничных светил, ясности в вопрос не внёс. Подняли предыдущие снимки. Внимательно исследовали. Снимок-приговор с нацарапанной в нижнем правом углу фамилией Петра Николаевича опытный заведующий отделением за таковой признать отказался. Пётр Николаевич горячился, тыкал пальцем в нацарапанную фамилию и клялся, что он не спутает свои лёгкие ни с какими другими в мире. Упрямый заведующий отделением был непреклонен, настаивая, что на снимке изображён женский организм, аргументируя свою правоту округлыми контурами, ясно просматривающихся сквозь угольно-чёрный фон лёгких. При этом он имел нахальство утверждать, что молочные железы таких размеров могут принадлежать только женщине и то не каждой. Настаивая на этом бесспорном медицинском факте, он уверял, что даже при самом хорошем отношении к Петру Николаевичу его сморщенные атавистические соски ни при каких обстоятельствах не могут претендовать на подобные объёмы.