Андрей Лазарев - Додик в поисках света

«Я замерз. Когда мы придем?»

Гуня взял себя в руки. Ассамблея оказалась поблизости – в укромной чаще. Мрачные люди в черных дождевиках с капюшонами переминались вокруг какой-то зловеще рыжей колоды. Часть чащи очистили от кустов и развели костер. На огне жарили хлеб два сатаниста и три сатанистки – все, как на подбор, рыжие. Гуня проследовал к главным фигурам у колоды, а Гак с Додиком подсели греться к костру.

«Скоро начнем, – таинственно возвестила им одна рыжая сатанистка. – Где ваши мантии?»

«У нас нет», – откровенно признался Гак.

«Новенькие, – определила она. – А я Даша. Я – ведьма». – При этом она зачем-то подняла ладонями свои крупные груди и угрожающе ими тряхнула.

Додик опасливо покосился на нее.

Гак повел себя более решительно:

«Даш, а чего празднуем?»

Она изумилась.

«Ну, в смысле, какой ритуал, что за день?»

Она скроила физиономию.

«Посвящение?» – настаивал Гак.

Она разразилась ведьмовским хохотом. Груди сами, без помощи рук, издевательски заколыхались. Гак обиделся.

Все остальные были в мантиях. Гуня – в своем черном плаще. Он и начал таинственную церемонию. Сперва он проорал в черное небо какие-то рокочущие слова.

«Между прочим, это иврит, – прошептал Додику Гак. – Ну, еврейский язык».

Звучал еврейский язык довольно дурацки, и Додику стало грустно.

Потом Гуня сказал:

«У нас сегодня… – тут он прервался, чтобы сморкнуться. – сегодня… день. Не волноваться!» – строго сказал он в небеса и умолк.

Инициативу перехватила грудастая рыжая Даша.

«У-у-у!» – сказала она и начала ритмично раскачиваться. Остальные тоже закачались, но только без «у».

«Крови!» – вдруг взвизгнул кто-то неопознаваемый из них, то ли мужчина, а то ли женщина.

«Черной крови!» – подтвердил кто-то другой, гораздо мужественней.

«Астарот, Вельзевул, Бафомет…» – скорбно забормотал сатанист Гуня.

Даша схватила из костра пылающую ветку и зачертила ей в воздухе сначала круг, потом треугольник, а потом какие-то неопределимые фигуры. Гуня тоскливо сплюнул на землю. Тут все и замерли. Даша отбросила ветку, хлебнула чего-то из черной пластмассовой фляжки и стала поочередно оглядывать всех стоящих мрачным взглядом. Гуня затопал ногами. Даша уперлась взглядом в Додика, извлекла из складок плаща огромный кухонный нож и вручила ему.

«Ты».

Додик не шелохнулся.

«Ты!»

«Чего это я?» – спросил он с подозрением.

Гуня сказал еще что-то рокочущее небесам, словно бы сомневаясь. И вдруг они ответили дальним громом!

Даша откинула капюшон и с угрожающим видом шагнула к Додику.

«Режь! – закричала она. – Чер-рной крови!»

Додик перепугался. Кто-то неопознаваемый подхватил Максимыча и стал устраивать его на колоде. Петух молча отбивался.

«Зачем же мне резать этого петуха?» – рассудительно спросил Додик-Цыпленок.

Даша страшно зарычала. Обладатель мужественного голоса плеснул чего-то в огонь, отчего тот взвился вверх ярко-зеленым. Гак подскочил к Додику, схватил из рук ведьмы нож и решительно пошел к колоде. Его перехватили и оттащили.

«Он!» – проревела ведьма, указывая на Додика. У него задрожали колени. Гак отдал нож одному из нападавших.

Петух вырвался и, клокоча, пропал в кустах. Гуня бросился вслед. Даша всунула нож в окаменевшую горсть Додика. Все замолчали и застыли. Неожиданно из темноты донесся горестный, предсмертный вопль Максимыча, и вскоре появился Гуня. Петух свисал головой вниз у него с дрожащих рук.

Гуня что-то объяснил вверх. Грома не последовало.

«Опять не удалось», – презрительно объявила Даша, будничным жестом отобрала у Додика нож и отсекла мертвому Максимычу голову. Додика вырвало. Гуня заплакал, и Гак увел их обоих домой.

Больше к сатанистам Цыпленка никто не водил. Но, не прошло и недели, как Гак пристрастился к «экстрасенсорным наукам». Он принес к Додику несколько паспортных фотографий разных людей. Все карточки были с разными дефектами – как он объяснил, иначе бы их ему не отдали.

«Сейчас я положу их мордами вниз, – сообщил он торжественно. – А потом ты увидишь».

Он положил. Закрыл глаза и стал водить над фотографиями дрожащей, огромной ладонью. Пару раз облизал языком пересохшие губы. Додик с интересом наблюдал.

«Значит, так, – объявил Гак минут через двадцать, и ткнул пальцем в „спинку“ одной фотографии. – С этим фруктом контакт лучше всего. Я скажу, а потом мы вместе увидим. Это мужик, лет сорока, холостой и больной. А-па!»

С фотографии на них глядел действительно, скорбный толстошеий мужчина. Гак победительно покосился на Додика.

«А я так смогу?»

«Тут, перво дело – контакт. Слушай, что они говорят… Тренируйся!» – и Гак пошел на кухню курить. Там он вступил в какой-то длительный спор с бабушкой Серафимой, а Додик остался колдовать над фотографиями.

Ничего у него не получалось. С самого начала фотографические персонажи упрямо отказались входить с ним в контакт. Он не просто водил рукой над карточками; отчаявшись, он переворачивал их, и, зажмурив глаза, терпеливо тискал гладкий картон. Он даже клал их на вспухшие от тоски веки. Ни толстощекий мужчина, ни две девчонки с косичками (обе моргнули, отчего, верно, фотографии и забраковали), ни развеселый бугай, через морду которого прошел, будто шрам, толстый волос, налипший на пленке, не даже седой старичок с сочувственным взглядом (у него по щеке расплылось желтое пятно проявителя) ничего о себе не сообщали. Они упрямо молчали. Одна только тетка в очках и нелепом бурнусе вроде бы, на секунду, оттаяла и что-то просигнализировала несчастному Додику. Но он с перепугу перепутал ее с бугаем.

Гак вернулся и сходу расколол старичка. Потом он хихикнул и предложил Додику тренировку попроще: определить, какого пола лицо уткнулось в лакированную доску стола. Он очень путано объяснил, что сигналы будут четко разниться. Однако сам дважды ошибся. А, разозлившись, предложил бросить эту белиберду. Вспотевший от усилий Давид с ним легко согласился.

Гак удалился. В дальнейшем его эзотерические достижения стали чередоваться с загадочными романами. О своих девушках он повествовал Додику достаточно скупо. Все больше напирал на их многочисленность и неадекватность поведения.

«Леля такая… – рассказывал он. – Юмористка. Лежим, значит, и я заснул. Вдруг ночью, в темноте, она как раз! Мне тапком по морде… Я ей: чего? А она: извините, не знаете, как проехать к гостинице Россия? Оказалась лунатичка… Будущий математик».

Но он приходил еще много раз, учил Додика со внушением водить рукой по стене, упираться взглядом в спичечный коробок, гипнотизировать муравьев, тараканов и божьих коровок. В конце концов, это надоело обоим. Додик смущенно подозревал, что все это – как-то не то. «Репродуктор» сопел и изыскивал новые тропы.