Вадим Сазонов - Режущие слух звуки тишины. Сборник рассказов

Окончательно я осознал, что значит слух, когда ехал в то лето с дачи.

Бабушку забрала белая машина с красным крестом, остался дядя Коля, который объявил, что теперь будет жить со мной, что нам пора собираться.

Приехал фургон.

Погрузили вещи.

– Я не могу его в кабину взять, – объяснял водитель, – первый же ГАИшник остановит. Нельзя ребенка.

– Пусть в кузове едет, – решил дядя Коля, – запри его там, никто и не увидит.

В фургоне было темно. Я ничего не видел, сидя на матрасе, вцепившись пальцами в какую-то рейку, набитую вдоль кузова. Не передать, как мне было страшно, но я слышал…

Я слышал машины, которые мы обгоняли, которые нас обгоняли. Я слышал шуршание шин об асфальт. Я слышал скрип педалей, которые нажимал водитель. Я научился различать звук педали, которая увеличивала скорость и той, которая уменьшала скорость, была еще третья, значение которой я не смог понять, но она издавала свой особый звук. Я слышал стон деревьев, росших вдоль дороги – было ветрено. Я слышал шорох, с которым резали воздух крылья птиц, пролетавших рядом. Я слушал непонятный периодический лопающийся треск, значение которого понял, когда уже в городе увидел на капоте и стекле машины расплющенные тела насекомых. Я слышал позвякивание цепи велосипеда, который мы обгоняли. Я слышал голоса водителя и своего дяди. Боялся, что водитель за разговором может что-то сделать не так, и мы попадем в аварию.

Именно тогда я ощутил, что слух заменяет мне остальные чувства, что только он меня не обманывает.

Я еще тогда не знал, что главная опасность исходит от близких людей, в тот момент от дяди Коли.

Мы стали жить с дядей вдвоем в нашей квартире.

Несколько раз приходила бабушка, но сын ее не пускал внутрь, выходил к ней на лестничную площадку, они разговаривали, а я слушал через закрытую дверь, сидя в дальней комнате. Мне их разговор был непонятен: «Что ты от меня хочешь? Ты еще в детстве меня достала своими нравоучениями!», «Да, это теперь моя квартира с этим довеском», «Оформление опекунства» и тому подобные фразы, смысл которых для меня был неясен.

А потом бабушка перестала приходить, она, как и мама с папой, меня бросила.

Очень нескоро я узнал, что она попала в больницу, а вскоре и умерла.

Дядя Коля часто приходил поздно ночью, с ним проявлялись его знакомые, они шумно сидели на кухне, я задыхался от табачного дыма, сочившегося в мою комнату, не мог уснуть, а, если засыпал, то с криком просыпался от кошмаров. Потом лежал в ночной темноте и слушал сквозь крики на кухне, что происходит в соседних квартирах.

Я уже услышал, что через два этажа над нами появился щенок, который скулил и стучал когтями по полу. Я знал, что в соседнем подъезде живет плохой мальчик, которого наказывают ремнем. Я слышал все вечерние телевизионные передачи всех каналов, которые приходили ко мне звуками с разных сторон.

Днем я бывал дома один, чтобы не страшиться звуков, я надевал зимнюю шапку, опускал ее «уши», завязывал, ложился на бок, на диван, клал подушку на второе ухо и читал.

Родители научили меня читать, когда мне было четыре. Я был семейной гордостью: «Он даже газеты может читать», – говорила гостям мама.

Теперь я читал все подряд: «Таинственный остров», «Теорию вероятностей», «Сагу о Форсайтах», «Учебник по математике для десятого класса», «Зарубежный детектив», «Тома Сойера», «Краткий курс ВКП (б)» и так далее. Я брал книги из шкафа с той полки, до которой мог дотянуться, слева направо.

Моя память все, что было непонятно, откладывала на дальние полочки. Уже потом, в старших классах, многие формулы, которые переставали быть просто картинками, а обретали смысл, непроизвольно всплывали в моей голове еще за секунду до того, как их напишет на доске учитель.

Но через пару месяцев я перестал лишать себя слуха при чтении, потому что лежа на диване, неожиданно увидел перед носом страшную физиономию одного из дядиных приятелей. Шок и ужас были так велики, что я еще несколько дней заикался.

Тогда я окончательно понял, что должен слышать все, что происходит вокруг, чтобы обеспечить свою безопасность. Никогда с тех пор ничто не закрывало мои уши, я научился распределять деятельность своего мозга – одна часть его поглощала информацию из книги, вторая анализировала то, что слышали уши.

Когда дядя Коля бывал дома один, я рассказывал ему то, что слышу, он курил и о чем-то думал, не нарушая мои рассказы вопросами.

А потом он стал водить меня к врачам, убеждая их в чем-то, и вот перед самым первым сентября, когда мне надо было идти в первый класс, я попал в специальный интернат.

Большая территория, огороженная высоким забором, много деревьев, дорожки, площадки с горками и качелями, огромное серое трехэтажное здание с решетками на окнах первых двух этажей. Здесь были и классы и комнаты, где жили ученики.

Когда меня туда привезли, в комнатах еще было мало детей, был конец лета, каникулы не закончились.

Мне скоро должно было исполниться семь.

В моей комнате было четыре кровати, и только на двух было застелено белье. На одну из них и указала женщина в белом халате, которая встретила нас в вестибюле, забрала у дяди Коли сумку с моими вещами, сказав ему:

– Бумаги несите по первому этажу. Там кабинет директора.

Дядя Коля ушел по коридору, даже не взглянув на меня, ничего не сказав. Больше я его никогда не видел.

Очередной близкий человек, вслед за родителями и бабушкой, предал и бросил меня.

Я сидел на кровати, рядом стояла сумка, я слушал.

По зданию кто-то ходил, где-то гремели кастрюлями, где-то мокрой тряпкой терли пол, подо мной, наверное, в подвале, шуршали ножками какие-то животные. Чьи-то шаги приближались, в комнату вошел худенький бледный мальчик, остановился, смотрел на меня некоторое время, потом подошел ко второй застеленной постели и лег.

– Здравствуй, – сказал я, – меня зовут Вадик.

Мальчик сел на кровати, достал из тумбочки блокнот и карандаш, что-то написал и протянул мне:

«Ты умеешь читать?»

– Да, – удивленно ответил я.

Он опять написал и протянул мне блокнот.

«Меня зовут Веня. Я не говорю».

Так я познакомился с Вениамином.

Уже через несколько дней я узнал от тети Клавы, которая работала в интернате уборщицей, что все мы здесь делимся на «идиотов» и «психов». Я совершенно искренне спросил:

– А я кто?

Она с сомнением посмотрела на меня, вздохнула и ответила:

– Видать, псих, – и ушла вглубь коридора, что-то бормоча себе под нос.

Я бросился в комнату.

– Ты псих или идиот? – спросил у Вени.

Он написал:

«Псих. Я слышу музыку».

– Какую?

«Свою».

– Как это?

«Посмотри мне в глаза».

Я придвинул свое лицо к нему, не моргая, уставился в его зрачки. Ничего не происходило, но уже через секунду его взгляд затуманился, зрачки немного закатились, стало страшно, но в тот же момент в мои уши заструилась музыка. Это было волшебством, меня прошиб пот, но я не мог оторвать взгляда от лица Вениамина, от белков его глаз. Я глубоко дышал и слушал, начинала кружиться голова.