Марина Семенова - Не буди во мне кактус

Моя студенческая жизнь тоже была полна событиями. Мы ездили на картошку, красили качели в подшефном пионерлагере, а летом работали там же пионервожатыми. И снова вокруг меня все бурлило, кипело и фонтанировало. Идеи выскакивали из моей головы с необычайной легкостью, заражая всех и будоража.

Несмотря на всю свою недоласканность, главной моей потребностью было не получать, а отдавать эту самую энергию любви. Откуда она бралась неведомо, но, ее во мне уже накопилось столько, что, порой, она начинала вскипать в моей крови, отзываясь во всем теле ноющей болью. Нерастраченная и невостребованная любовь распинала меня изнутри, натягивая кожу и угрожая взорваться, разнести в клочья душу и тело. Я так ощущала. И с этим надо было что-то делать.

В то время я напоминала щенка алабая, большого, жизнерадостного, любвиобильного, который носится от человека к человеку, тычется носом в ладонь каждому, кто поманит, подпрыгивает и старается лизнуть лицо, повизгивая от переполняющих его чувств. Ошалевший от любви, глупый, искренний, преданный собачий дурак.

Я всячески участвовала в судьбах своих многочисленных друзей и подруг, постоянно кого-то выручала, спасала, выслушивала и мирила поссорившихся. Мне до всего было дело, потому что – очень нравилось быть нужной и востребованной, но еще сильнее мне хотелось быть любимой. Стать единственной для кого-то одного. Но, этого почему-то не происходило. И больше всего на свете мне хотелось знать – почему?

Один мой друг-фотограф, с которым мы однажды провели целый день, снимая цветущие в парке деревья, а потом, устав и изголодавшись, «упали» в одной из кафешек, заказав по двойной порции дерунов и по пятьдесят водки, захмелел и признался:

– Опасная ты, Дашка, ой – опасная…

– В каком смысле? – уточнила я, слегка опешив, и удивленно помахивая вилкой.

– Ну… с тобой, это, как на ящике с динамитом сидеть, не знаешь, когда рванет!

Он жестом подозвал официанта и попросил «повторить», а когда тот принес нам еще две полные стопки, быстро влил одну из них в себя и добавил, вальяжно откинувшись на спинку стула и подняв вверх указательный палец:

– Но, существует один очень хороший способ себя обезопасить.

Я тоже выпила свои пятьдесят грамм и спросила, громко икнув:

– Какой?

– Дать рвануть!

После этих слов горе-фотограф вдруг наклонился ко мне и, не дав опомниться, впился изгвазданными жиром губами в мои губы. Я попыталась вырваться, но, он еще жестче прижал меня к себе. Это был первый поцелуй в моей жизни. И первое разочарование. Мне не понравилось. Совсем. Казалось, будто огромная пьяная пиявка вцепилась в мои губы и потихоньку всасывает меня внутрь. Я уже ощутила, как мокро, темно и душно там, у нее там – в пиявочной середине. Поэтому, стоило моему партнеру чуть ослабить хватку, как я отпрянула от его лица и, размахнувшись, влепила предприимчивому другу яростную пощечину.

– Дашка, ты что – совсем охренела?!

Он тер пылающую щеку, обиженно поджав блестящие губы.

– А какого черта ты лезешь ко мне со своим… этим…

Я не хотела называть это поцелуем. Мне не с чем было сравнивать, но я почему-то была уверена, что настоящий поцелуй выглядит совсем иначе. И, как оказалось в последствии, не ошиблась.

– Дура, я же по-дружески, – попытался оправдаться фотограф.

– «По-дружески» хлопают по плечу, а целуются – по любви, – буркнула я, потянувшись за сумкой – у меня появилось непреодолимое желание уйти.

– Целуются по-всякому. Маленькая ты еще, не понимаешь…

– А ты, выходит, большой? – огрызнулась я и оглянулась в поисках официанта, не хотела, чтобы он за меня платил.

– Выходит – так…

Мой собеседник успокоился, достал сигарету, закурил.

– Значит, по-твоему, взрослый мир – это, когда вот так – с кем угодно, без чувств…

– Ну почему же «без чувств»? – ухмыльнулся он. – Возбуждение – тоже чувство.

– Которым можно оправдать все? Даже изнасилование?! – спросила я достаточно зло.

– Вот только утрировать не надо.

Мы помолчали. Он, в общем-то, был неплохим парнем, но и не настолько хорошим, чтобы зацепиться в моем сердце. Вот видите, я даже имени его вспомнить не могу. Фотограф и фотограф.

– Знаешь, вот это твое «ни поцелуя без любви» как-то очень уж старомодно выглядит…, – сказал он на прощанье так, словно пожалел меня. – Сколько тебе лет, Дашка?

– Сколько ни есть – все мои!

«Все мои» приближались к двадцати. Тоска по любви набрала критической массы. Недообнятое и недоласканное тело изнывало от желания выплескиваться и поглощать, соприкоснувшись душами. А «душа» для соприкосновения все не находилась и не находилась. Та единственная, твоя. И это было так странно и так мучительно – оставаться среди людей и постоянно ощущать свое одиночество, словно замерзать на пляже в самую жару. Нет, у меня, конечно, случались взаимные симпатии, но как-то все обрывалось еще не начавшись. То, мой избранник уезжал в другой город учиться, то уходил в армию, то просто исчезал без объяснения причин. А я страдала. Боже мой, как же невозможно я страдала, каждый раз свято веря, что именно он и был моей судьбой, и что никогда и никого я уже так не полюблю, так сильно и так самозабвенно.

Когда мне исполнилось двадцать два, половина моих подруг уже пребывала замужем, большинство из них даже успели примерить на себя гордый статус «мамы». Таким образом бесчисленные и беззаботные ряды моих друзей значительно поредели, а одиночество и пустота внутри понемногу стала усугубляться дефицитом общения. Конечно, у меня еще оставались подруги, но, ту смену картинок и впечатлений, тот накал страстей и жажду эмоций, так необходимых мне – уже мало кто из них выдерживал. Заводя семью, люди, как правило, успокаиваются, остепеняются, тяготея к покою и стабильности. Я же – покой и стабильность воспринимала, как смерть. Не особо хотела замуж и не торопилась обзаводиться семьей, всем своим существом призывая сказочную и феерическую любовь. К тому времени моя старшая сестра тоже вышла замуж и привела мужа к нам жить. Я наблюдала за их отношениями и понимала, что совсем не хочу так, как у нее.

– А так, как хочешь ты – не бывает! – сказала мне она во время очередной ссоры.

Через много лет я поняла – бывает! Но, не долго.

Окончив институт и получив профессию книговеда, а попросту говоря – библиотекаря, я очень быстро поняла, что ошиблась. Книговедение – это не захватывающе и познавательно, как мной наивно полагалось, а скучно, пыльно и однообразно. Мой коллектив сотрудников, состоящий исключительно из одних только женщин, оказался таким же однообразным, пыльным и скучным, как выбранная ими профессия.

В тот год я походила на стреноженную лошадь. Совсем, как в мультфильме «Ёжик в тумане» – красивую, белую, грустную, заблудившуюся в белёсом облаке непроглядности. Жизнь моя текла тихо и размеренно, что так же тихо и размеренно сводило меня с ума. Мой нерастраченный обезумевший женский гормон реагировал на мужские феромоны, как бык на мулету тореадора, а истосковавшаяся по любви душа влюблялась во все, во что только можно было влюбиться. Копившаяся столько лет сексуальная энергия давно ушла в свое запределье и, считываясь мужчинами на подсознательном уровне, воспринималась ими, как угроза, заставляя избегать каких-либо отношений со мной. Получалось совсем как в анекдоте про замкнутый круг: «Никто не любит – прыщи, прыщи – никто не любит»…