Юрий Михайлов - Двое в созвездии Льва. и другие рассказы

© Юрий Михайлов, 2016

ISBN 978-5-4483-2184-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Письмо шло долго, почти месяц. Серый конверт с наклеенной маркой, адрес отправителя – посёлочек в одной из северных областей. Похоже, конверт, согнутый пополам, кто-то носил в кармане, прежде, чем он попал в зелёный рюкзак военного почтальона. Рота отдыхала после обеда, многие солдаты выползли на зелёный просохший на солнце склон оврага, где резвились первые весенние бабочки капустницы, перелетая с цветка на цветок ярко – жёлтой мать-и-мачехи. Алексей Костомаров, сидя на траве, осторожно вскрыл конверт, долго смотрел на крестики, окаймляющие верх и низ белой страницы. Внизу – чуть скошенный влево крест, нарисованный густыми фиолетовыми чернилами. Солдат понял из письма, подписанного бывшей давным-давно настоятельницей женского монастыря игуменией Манефой, что скончалась сестра Наталья (Костомарова). «Какой женский монастырь? – недоумевал Алексей, – они закрыты у нас с довоенных времён…» Он ещё раз пробежал этот абзац и только тогда до него дошло: скончалась его родная тётя, сестра отца, Наталья Ивановна Костомарова.

«Баба Наташа, куда ты забралась, – думал солдат, – мы столько лет не виделись, из армии я не написал тебе ни одного письма… И ты молчала, вон, куда переехала, там и покой нашла. – Грудь немного сдавило, нос защипало, но Алексей быстро отдышался, лёг на спину и стал смотреть в бесконечное голубое небо. – Скоро дембель, – думал он, – надо бы съездить на могилку бабы Наташи… Может, сразу и махнуть по пути домой, не переодеваясь, проездные выпишут, хоть на край света, билет можно продлить на несколько дней. Потом, боюсь, ни времени, ни денег на такую поездку не найти… Ах ты, баба Наташа… Циолковский ты мой, в юбке и круглых очках». Лицом она очень походила на великого учёного.

***

Наталья получила похоронку на мужа зимой 42-го года, хотя из письма замполита госпиталя выходило, что старшина медсанчасти Рыгин Н. А. погиб в первые месяцы войны, попав в окружение. Она любила мужа – Николая Андриановича, фельдшера областной туббольницы – до беспамятства, но после замужества оставила девичью фамилию. Так она выразила свою любовь к отцу, старосте сельского церковного прихода. У Натальи и Николая был единственный сын – Алексей, шестнадцатилетний студент индустриального техникума, уже дважды с начала войны ходивший с ребятами в военкомат, где твёрдо пообещали: в будущем году через курсы младших командиров их отправят на фронт. А на новогодний праздник случилась беда: Алексей участвовал в драке студентов с поселковой шпаной, погибло двое мальчишек. Отвёртка, которой было совершенно убийство, принадлежала ему, на рукоятке нашли отпечатки его пальцев. Хотя он дал матери честное слово, что не брал отвёртку в руки, дрался всегда кулаками и только до первой крови.

Наталья боялась за своё психическое состояние: ни строчки от мужа, сын в камере предварительного заключения (КПЗ), с работы невозможно отпроситься. Она трудилась завстоловой фабрики и знала, что за опоздание на смену ткачиха могла загреметь на тюремный срок. Страна жила сурово, законы военного времени набирали силу. Наконец, ей удалось выяснить, кто в милиции ведёт дело подростков, окольными путями добралась до следователя, передав его жене золотой кулон. Капитан Ковшов носил круглые очки, курил дорогие папиросы, сморкался в большой белый платок, не матерился, приехал из столицы на стажировку да так и осел в облцентре навсегда, познакомившись с высокой статной кассиршей из столовой УВД. Вскоре у них родилась двойня, мальчики.

Наталья вошла в кабинет, оробев, замерла у двери. Вдруг слышит:

– Ну, кто там? Проходите, – мужской голос вывел женщину из оцепенения. Письменный стол следователя отгорожен несколькими рядами стеллажей, плотно заставленными папками.

– Это я, Костомарова Наталья Ивановна. По поводу сына пришла… От Аллы Семёновны я, супруги вашей.

– Вы в столовой работаете? – спросил следователь, рассматривая стоящую у стола женщину, одетую в чёрное драповое пальто, кирзовые сапоги, на голове – тёмно-серый платок. – Раздевайтесь, вешалка с торца стеллажа.

Следователь закурил, приятный запах папирос «Герцеговина Флор» ударил в нос Натальи. «Где он их достаёт? – успела подумать женщина. – Такие же папиросы курил в больнице мужа главврач…» Она сняла тяжёлую одежду, осталась в белой кофте и тёмной юбке плиссе, сапоги явно выбивались из стиля, впрочем, как и сама летняя кофточка.

– Значит, вы с Аллочкой коллеги, работницы общепита, – Ковшов встал из-за стола, взял Наталью за локоток и повёл за стеллажи. Женщина всё понимала, даже не сопротивлялась, ради сына она готова была на всё. Минут через двадцать следователь, застёгивая пуговицы на мундире, вышёл в коридор. Вернулся быстро, на ходу раскуривая новую папиросу: всё так аккуратно сымитировал, будто спички искал у соседей. Сел за стол, на приставном стуле сидела Наталья, успевшая одеться в свой чёрно – траурный наряд.

– Всё посмотрю ещё раз. От участия в драке со смертями и тд. – не смогу освободить. Хотя отвёртка будет… недоказанной. Идите, молитесь Богу, чтоб судья отправил их всех на фронт, мысль такая бродит…

Сыну, после нескольких месяцев нахождения в КПЗ, дали три года, на суде он кашлял, без конца прижимал ко рту какую-то серую тряпку. Свидания с Алексеем Наталье не разрешили, через три дня стояния в очередях у тюрьмы узнала: он отправлен в соседнюю область, состав под усиленным конвоем уже в дороге. Срок будет отбывать в монастыре, перестроенном под колонию. Следователь Ковшов пропуск на проход в здание УВД (его повысили в должности) не выписал, встретиться с Натальей отказался, правда, по телефону сказал, что до лета всех заключённых этой партии отправят на фронт. «Что лучше или хуже, одному Богу известно», – добавил, прежде, чем положить трубку.

Мать всё-таки пробилась к сыну: начальник колонии разрешил ей побыть с умирающим Алексеем в отдельном блоке медчасти. В комнате 5х5 квадратных метров в самом конце спецбарака стояло шесть коек, на серых матрасах лежали полуживые люди. Алексея мама не узнала: скелет, обтянутый кожей, выглядел, наверное, приличнее. Застиранная до непонятного цвета ночная рубашка на груди сына была покрыта бурыми пятнами. Видимо, во сне он кашлял, не вытирая рот, кровь стекала на грудь вплоть до подмышек. Маму узнал, улыбнулся, сказал, едва слышно:

– Вот, видишь, ма, как бывает, когда не слушаешься мамы. Я скоро умру… Ты дождись, не долго осталось. Потом попроси местных перезахоронить меня на мирном кладбище… Не тюремном. И обязательно поставь на могилке крест. Не табличку из досок, а крест…