А. Золотов - Привести в исполнение

– Не таращи на меня свои зенки! Не боюсь! Себя вспомни, мягко стелил, а как понесла я Полину, к Гале вислозадой намылился. До сих пор к ней бегаешь! Я все знаю! И про сенокос и про подсолнухи. Если бы Полина понесла! Я была бы рада ребеночку. Карпо-хороший человек и славный парень. Нашу дочку любит!

Евдокия всхлипнула, закрыла лицо передником и ушла в другую комнату. Еще долго слышался ее натуженный плач.

Игнат сидел опустошенный, весь труд «коту под хвост». Чувство вины перед женой нарастало. Ему хотелось ее успокоить, но решиться на это не хватало сил.

Скрип колес телеги и голоса Степаныча – старосты села и полицейского пристава Ивана Колоды – отвлекли от тяжелых дум и отодвинули тяжелый разговор с женой. Приехавшие чины, неспеша входили во двор, о чем-то тихо переговариваясь. Евдокия, смахнув слезы с глаз, поспешила навстречу гостям.

– Входите. Милости просим! – срывающимся голосом, приглашала она гостей. Пристав, грузный человек, остановился, чтобы стереть пот с лица.

– Здравствуйте, язык не поворачивается сказать: «Добрый день».

– Проходите! Что хотите? Может квас или холодное молочко из погреба?

«Хорошая у меня жена, зря ее обижаю, – чувство вины, жалости и уважения сплелись воедино, – повинюсь я перед ней! Сегодня же повинюсь! – твердо решил Игнат, наблюдая за хлопотами Евдокии.

– Мир дому вашему! Лучше молоко, – отозвался староста.

Холодное молоко и приветливость хозяйки сделали разговор мужчин почти дружеским. Евдокия стояла в стороне, прислушиваясь к разговору, готовая выполнить любой каприз гостей.

– У тебя есть враги, или на худой конец, завистники?

– Чему завидовать? Живу, как все! С хлеба на воду.

– Ну а…, – пристав, прищурив глаз, хитро и намекающим взглядом, смотрел на Игната. Затем, чтобы не услышала Евдокия, шепнул, – может муж милашки твоей? А?

– У нее нет мужа! – сказал в полный голос Игнат.

Сощуренные лукавые глаза пристава, удивленно округлились. Он оглянулся на хозяйку дома, смутился.

– А коли так! Может она сама?

– Она здесь совсем не причем! Я нашел следы двух лошадей, которые шли под верхом.

– Какие следы на скошенной траве? Ты что-то баешь не то! – обрюзглое лицо пристава начало наливаться багрянцем возмущения.

– Ничего я не придумал! Не по воздуху же они туда прилетели! Я смотрел дороги, по которым возили сено. Они избиты до пыли, на которой хорошо видны следы двух лошадей. Они то удалялись между собой, то сближались, а это говорит о том, что ехали верховые. Как я не смотрел, следов телеги не нашел.

– Тогда это меняет дело. Все необходимо осмотреть и записать, пока следы еще не затоптали. Ну что, Игнат Алексеевич, едем на твою делянку?

– Едем!

– Надо поспешать, следы могут испортить.

Староста вяло подгонял собеседников. Делянка дальняя, ехать туда долго. Солнце уже набрало силу. Отбиваясь от назойливых мух, лошади бежали неспешной рысью.

Приехав на пепелище, Игнат дотошно показывал свои находки, пристав писал. Степаныч ходил по дороге, иногда приседая, чтобы получше разглядеть следы. Он все больше мрачнел. Когда пристав все записал, староста ушел далеко от места сгоревших копен. Взмахом руки подозвал к себе своих спутников.

– Что еще нашел, Степаныч?

– Не нравится мне это дело!

– Говори яснее.

– Смотрите, – он указал на четкий отпечаток копыта лошади, – подкована лошадь не по-нашему.

– Как можно понять? Все подковы одинаковы, – пристав недоуменно развел руками.

– Сейчас поймешь. Игнат проведи подкованную лошадь вот здесь, но так чтобы не испортить этот след.

Получилось удачно. Отпечатки оказались рядом. Их сравнили. Пристав сам легко определил разницу, но староста дотошно стал объяснять все различия:

– У наших лошадей подкова имеет больше отверстий для крепления, они округлы, а на отпечатке чужой лошади выпирают углы. Колода почесал затылок.

– У вас что один кузнец?

– Кузнец не один, но подковывать лошадей едут только к одному. Дешево и надежно.

– Теперь ясно, поджигатели чужаки. Зачем это им? Чем провинился перед ними или их хозяевами Игнат? Или просто хотели сделать пакость селу, а получилось только ему?

– Я же говорил, что нет у меня врагов! Нет! – в сердцах сказал Игнат.

Вокруг стали собираться люди, приехавшие вывозить сено из соседних делянок. Кто-то несмело вступил в разговор:

– Господин пристав. У нас уже такое было, когда япошку воевали. Староста знает.

– Колода поднял взгляд на собравшихся селян.

– Разберемся! Как есть, разберемся!

– Прошлый раз тоже разбирались, а Сабит только жирнее стал! – гневно крикнули из толпы.

– Расходитесь. Не мешайте работать!

Люди поспешили разойтись. Поджог мог повториться. Чтобы спасти сено, им предстояло, работать и ночью.

Когда люди разошлись, пристав спросил у старосты:

– О чем это баял народ? Причем здесь Сабитов.

– Его в том поджоге подозревали, хотели спалить имение. Людям, которые лишились кормов, пришлось продавать ему скот за бесценок. Говорят, Сабитов много наварил.

– Чем же все закончилось?

– Ничем! Если не считать, что он выстроил новые хоромы.

– Почему сразу не сказал?

– Доказательств нет. А кому хочется иметь такого врага? Тем паче он нет-нет, да даст денег на нужды села.

– Да – а! Дела! – пристав, опять почесал затылок, затем описал найденный след подковы.

Обратная дорога прошла почти в полном молчании. Игнат понимал, что придется выкручиваться самому. Сомнений не осталось, что староста и пристав опять спишут все на заезжих калмыков. Тому и делу конец.

Время торопится, бежит, некогда оглянуться назад. Еще не успели перевести дух после сенокоса, а уже созревают хлеба на полях. Колос уже налился и клонится к земле. Нельзя опоздать начинать жатву. Посыплется зерно из колосьев, уйдет в землю безвозвратно, не подымешь его, не соберешь.

Уходя на свидание, Карпо сказал матери.

– Мамо-о! Я ухожу.

– Не задерживайся, сынок, на гулянии, завтра начинаем косить пшеницу и сразу перевозить ее на свой двор.

– Хорошо! Я приду пораньше, чтобы выспаться.

Ночь в июле еще коротка. Едва она успеет высыпать звезды на небо, как на востоке рассвет начинает гасить их белесым покрывалом наступающего дня, а первый лучик солнца закрасит их багрянцем зари.

Восход солнца зовет к труду. Уборка хлебов. Опять косы размеренно укладывают скошенную пшеницу в валки, где она пролежит недолго. Женщины и девушки ловко вяжут снопы, укладывая их в небольшие кучки.

Некогда разогнуть спину и расправить плечи. Работа спорится, но если ветер закрутил и положил хлеб, а дождь прибил его к земле, тогда беда. Но нет выбора, собрать необходимо все.

На небе ни облачка, палящее солнце не успевает просушить мокрые от пота рубахи и сарафаны работающих людей. Иногда потянет со степи ветерок, но нет в нем прохлады. Короткий отдых после обеда, и до вечера будет слышно тяжелое дыхание да шелест срезаемых стеблей. Заплачет ребенок, спешит к нему на минутку его мама, чтобы покормить малыша и бежать, догонять ушедших далеко косарей.