Александр Беляев - Астральный медальон. Хроники затомиса

Он попытался припомнить, говорила ли ему Анна что-нибудь об их будущей встрече… Нет, кажется, не говорила. Но ведь не может быть, чтобы у этой истории не было продолжения и астральный медальон с надписью «Навна» – всего лишь ничего не значащий фрагмент причудливого сна? Но что он должен предпринять, какие поиски вести? Пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что?

Остается одно: продолжать заниматься хатха-йогой и медитациями и, веря, что в этом мире ничто не случайно, ждать новых мистических эффектов.

Маркелов выслушал отчет Андрея очень серьезно и сказал, что в ближайшее время у него, по-видимому, должны углубиться медитационные процессы, и не исключено, что начнутся астральные выходы. По-видимому, вначале это будут спонтанные процессы, но со временем появится понимание того мира, куда он попадет, а также постепенно он научится работать в астрале. Это достаточно трудная задача. Что же касается Единственной, то тут он ничем помочь не может, это его, Андрея, сугубо личное испытание, и если он достаточно хорошо освоится в астрале, то однажды, возможно, сможет вызвать туда свою Единственную. А может, еще раньше она его к себе позовет – тут можно только гадать. В любом случае – это его путь, и Высшие силы, очевидно, уготовили ему проработку именно этой ситуации – а значит, будет продолжение.

С того дня образ Анны стал часто возникать перед мысленным взором Андрея. Словно он знал и любил ее всю жизнь, начиная с раннего детства, словно она была тем Несбыточным, которое накатывало в часы одиночества, и наполняло душу сладкой тоской и ощущением безмерной потери. Он снова и снова вспоминал все детали этой встречи-сна, ее недетский поцелуй, странные оживающие картинки, которые она рисовала прутиком на песке, свое отчаяние, когда облик ее начал таять и затягиваться внутрь песчаного замка Вечности.

День ото дня образ Анны все больше оживал в его сознании, она словно бы была где-то здесь, рядом, Андрей ловил себя на том, что обращается к ней, как к живому человеку, рассказывает ей о своих радостях и горестях, и порою (а может, это ему только казалось) получал что-то вроде ответа. Иногда в его сознании опять начинал звучать валдайский колокольчик ее голоса, но что он говорил, было невозможно разобрать, словно звучащую на грани слышимого неуловимость. Несколько раз перед его мысленным взором возникал отчетливый статический, правда, беззвучный портрет – он держался несколько секунд, затем угасал. Однажды Андрею показалось, что изображение зашевелилось и вроде бы даже протянуло к нему руки, но это были кратковременные видения и, кроме внешнего облика девочки, ничего с собой не несли.

В один из вечеров-воспоминаний у Андрея сложилось стихотворение, начальные строчки которого он взял из песни, услышанной на берегу моря Вечности. Назвал он его «Я и Ты».

Помнишь из детства

Света пургу…

Мальчик и девочка

На берегу.

Личико-облачко,

Ручка узка,

Пальчики лепят

Дом из песка.

Еле приметен

Памяти след,

Я тебя знаю

Тысячу лет.

Или не этот

Полуовал

Прутиком вереска

Я рисовал?

Разве не этого

Платьица снег

Как дуновение

Вился во сне?

Разве не этот

Валдайский звонок

Слышал, а утром

Вспомнить не мог.

Лик, проступивший

В теплой золе…

Я тебя знаю

Тысячу лет.

Здравствуй, ну как там

Сны без меня?

Домик построен?

Дюны звенят?

Мальчик придуманный,

Я не спала,

Просто от скуки

Сказку сплела.

В ней жили-были

Он и она

Где-то у моря,

В городе сна.

Каждое утро

Краски зари

Так осязаемы,

Хочешь – бери,

Каждое утро

Мой силуэт

Ввысь уносился

Встретить рассвет.

Чтобы в бушующий

Пламенем час

Видеть небесного

Света экстаз,

Чтоб в окруженье

Горланящих стай

Струны светила

Ласкали уста.

Днем же являлся

Занятный сюжет

Солнечных зайчиков,

Льющих рассвет.

Люди дивились

На этот пейзаж —

В небе – искусный

Зари татуаж.

Ты не парил

Над юдолью земной,

Ты обмывался

Чистой волной

И оставлял

Вдалеке берега,

Чтоб для меня

Нанизать жемчуга.

Как отыскать тебя?

Город не мал:

Я не ныряла —

Ты не летал.

Не о тебе ли

Ветры звенят:

– Мальчик, что плавать

Научит меня.

Не обо мне ли

В детской мольбе:

– Та, что подарит

Крылья тебе.

Так и встречали

Жизни пургу

Мальчик и девочка

На берегу.

Самое интересное, что Андрей почти не вспоминал реальную незнакомку из Трускавца, их короткую встречу в церкви и говорящую икону. Здесь его память была словно бы заблокирована, хотя совпадение внешности трускавецкой соседки и Анны казалось совершенно очевидным, но стоило ему подумать о досадной развязке с туалетом, как в его душе возникала злость и обида непонятно на кого.

На фоне этих лирических воспоминаний, вернувшихся в его жизнь почти из небытия, у Андрея произошли заметные подвижки в медитациях. Он стал гораздо лучше видеть цвет и форму шаров, которые по совету Маркелова мысленно вращал вокруг своего тела, сначала уменьшая их размеры и меняя цвета по радуге, а затем запуская процесс в обратную сторону. В эти минуты он стал ощущать пространство вокруг себя, словно границы самоощущения его тела раздвигались все дальше, и заполнялись вибрациями, шорохами и переливами окружающего пространства. По его позвоночнику прокатывались теплые мягкие волны, и спина распрямлялась, словно кто-то изнутри ее с силой разгибал.

Однажды он словно бы ощутил себя идущим по чудесному саду среди дивных благоуханных цветов, но почему-то, когда он наклонялся к тому или иному цветку, в его сознании мгновенно проносилось какое-то замечательное стихотворение, которое он тут же забывал. Весь сад был наполнен необычными темами и готовыми произведениями – и все это проносилось перед ним без начала и конца так легко и просто, словно готовая стихотворная материя являлась неотъемлемой частью природы, и не нужно ни усилий, ни мучительных подборов рифм – все было готово и рождалось в мгновение ока.

К сожалению, этот сад исчез так же внезапно, как и появился, и от всего необозримого поэтического богатства, на которое он натолкнулся, осталась только строка «я к вам пришел из царства тьмы…» Позднее, уже изрядно потрудившись, ему удалось написать следующее. Стихотворение называлось «Медитация».

Я снова к вам из царства тьмы,

Из пепла грусти в света праздник

Вошел смиренным и немым,

Спасенным от ужасной казни.

Вошел и сел у бледных стоп

Той, чей глагол сплетен из зова

Внимать движению цветов

В беззвучном танце бирюзовом.

Покуда фон менял окрас

В невыразимом вихре темы,