Наталья Волохина - Но здесь наша родина. Сборник рассказов

Еще про окна. Делали ремонт, окна покрасили, занавесок нет. Пришла ночью, спьяну дернула хорошенько, стекло лопнуло, большой кусок углом воткнулся в бедро, вынула, кровь фонтаном. Обошлось без зашивания.

Дружок юности пришел из армии, ломился в дверь, требовал, чтобы разженилась, за него шла. Пьяный, кончено. Вылезла в окно. Мама его впустила, чтобы дверь не сломал.

Знакомая выпивала с приятельницей по поводу субботы. Кухонный треп. В комнате рабочий делал ремонт. Подруга ушла, рабочий тоже вроде засобирался, но, как оказалось, не одевался, а раздевался. Благословенный первый этаж. Закрыла дверь на защелку, пока несостоявшийся насильник срывал её, выпрыгнула из окна в сугроб и в тапочках пошла в отделение милиции, благо, недалеко.

В теплые майские дни после большой массовой гулянки, провожали домой замужнюю знакомую к ревнивому мужу. Она зашла, и сразу же за дверью – дикий крик, грохот. Стали звонить, не открывал долго, потом впустил одну девчонку (!), та стала что-то лепетать оправдательное, разозлился, выпихнул на площадку, захлопнул дверь. Из окна квартиры, (второй этаж) полетела сначала посуда, потом мебель. Тут неудавшаяся спасительница заявила, что её «вскрыли» консервным ножом. Не поняли. Она толкует, что буян её ткнул, не поверили, крови-то не видно. Пошли в подъезд, задрала платье, там треугольной формы колотая рана. Жир спас, до тканей не дошло. Но столбняк, он не спрашивает, поехали в травму, поставили скобку и сыворотку.

Еще про раны. Призыв музыкантов к концу репетиции звучал так: «Что-то скучно. Может, напьемся и подеремся». В каждой шутке, как известно… Парни закончили репетицию привычным порядком. Когда мы к ним заглянули, они уже готовы были исполнять русскую народную «Ай, люли, малина!». Стали собираться, как обычно, кто домой, кто продолжать. Один из ребят был на работе с дочкой. Одеваем её, рукавиц нет. Все перерыли – нет. Вдруг, мало закусывавший папаша, заявляет одному из коллег: «Это ты варежки спрятал!». Тот обалдел. Зачем ему прятать варежки. Народ поддержал, мол, ни к чему. Но поздно, папашка вошел в раж. Ринулся драться. Другой полез заступаться, дал буяну в морду. В результате у папаши саксофониста выбит зуб, у гитариста – заступника ранена выбитым зубом рука. Оба проф. непригодны. Духовик без зуба не игрок, у гитариста рука воспалилась, месяц не мог играть, хоть и обработали дамскими духами. Доктор сказал, зря. Против столбняка не ставили, но обошлось.

Как мы жрали! Господи! Как мы жрали! На работе, конечно, не до того, только в столовке и что принесем из дома или полупустого магазина. Но в праздники, в гостях, с гостями. Тазы салатов и винегретов – не утрированная шутка. А еще, намороженные ведра пельменей, батареи из чашек с холодцом, запеченные куры, фаршированные овощи, трехлитровые банки с соленьями, пироги размером со стол, да простенькая картошечка, селедочка, лучок, сальце. У особо хитро-выделанных: заливное из языка, домашние торты немыслимых видов и названий, невероятно вкусные. Из чего? Откуда? Как? А надо уметь делать припасы, из г.. конфетку приготовить надо уметь. Плюс натуральные продукты.

Хорошо сдобренное спиртным немыслимое количество еды во время длиннющего застолья. Я в этом смысле слабовата была, но восхищалась способностями сотрапезников. Однажды в Молдавии, на большой гулянке у гагаузов, чтобы не скончаться от разрыва внутренностей, вынуждена была бежать. Там я поняла, что мы у себя дома не просто мало едим, а по местным меркам ничего не едим. Здоровенные гагаузские девахи, молодухи и тетки – сватьи моей русской бабушки, спрашивали её, с сочувствием глядя на мои сорок килограммов: «Болеет девочка?». Объяснить ничего невозможно, бабушка отмахивалась: «Нет, в балете танцует». Это было понятно. Подали какое-то жирное мясное блюдо с не менее жирной стряпней. Я решила – с горячим все, плюс – на столе море холодного мяса, овощей, фруктов и прочего. Нееет! Разносолы следовали друг за другом бесконечной чередой и пожирались в немыслимых количествах. Запивалось все из огромных бульонных кружек прекрасным домашним вином.

Они все пытались меня накормить, то ли вылечить хотели, то ли чувствовали себя неловко, как пьяные рядом с трезвым. Когда смерть подступила близко, я тихонько протиснулась между объемных животов к выходу. Хотя, пить наравне с родственниками я не могла, все же, коварное «легкое» вино сделало свое дело. Не только раздувшийся живот тянул книзу, но и ноги, казались чугунными.

В селе освещены были только центральные улицы, вымощены не были никакие. Так что, двигалась я медленно, часто на ощупь, среди ссохшихся земляных колеищь. Спас меня нервный, трясущийся звоночек. Пошла на звук. Мой троюродный брат – этот огромный, откормленный гагаузской женой мужик, умудрился, будучи совершенно пьяным, взгромоздиться на велосипед и даже перемещаться на нем. Видимо, героический порыв во имя спасения ближнего мобилизовал его мозг и тело. Тренькал от тряски страдательно звонок на велосипеде. Дальше мы, худо-бедно, дошли пешком, хотя он упорно предлагал подвезти.

И мы выжили. Мы – другие. Не знаю, лучше или хуже – прошлых, теперешних, будущих. Мы – советские, и, все еще, в чем-то, ими остаемся. Может, это и хорошо.

Мою антисоциальную личность общественными институтами мама испытывала несколько раз. Когда была возможность без них обойтись, легко шла на попятную, когда нет – всячески меня поддерживала. Первый стресс у асоциального ребенка случился в четыре года. Что там у них с бабушкой не сошлось во взглядах на воспитание – не знаю, но меня отвели в детский сад. Противнее пахла только настигшая позже школа. Из нескольких дней длинной в вечность (банально звучит, но не меньше), я вынесла гипертрофированный опыт многострадального советского народа в виде: системы общественного питания манной кашей, полного подчинения – сидячие мини-сфинксы в позе «ручки на коленочки», зэковских стайных разборок между сильными детьми рабочих и пассивной обособленности генетически пугливых «домашних». Есть кашу меня не принудили ни голод, ни тетки – воспитательницы. В позе «на коленочки» защитило повышенное торможение на активный раздражитель, как и в ситуации с массовым испражнением по расписанию. Агрессивную лидирующую самочку, возбуждаемую моим спокойствием и неприкасаемостью, отрезвила, дистанцировала, неожиданным для себя самой способом – ударом тощей, длинной, пластмассовой куклы по голове. Похожим приемом отучила раз и навсегда дергать меня за косы и включать в «активные игры» в первом классе. Встала на сиденье парты и тяжеленным, полнешеньким, деревянным пеналом огрела по голове самого задиристого и доставучего мальчика так, что у него слезы из глаз брызнули. Больше меня никто никогда не трогал. Не дергали за косы, не толкали в узком коридоре мальчишки, чтобы лишний раз прикоснуться к запретным местам, не говорили дерзких словечек, словно вокруг меня был меловой круг Хомы Брута. Интересно, что не помню холодной ярости или эмоционального захлёста. Мгновенная ответная реакция, единственно правильная и возможная в нужный момент. Рефлекс?! Инстинкт?!