Галина Долгая - Открой меня! Нереальная проза

– Что ж, как и должно было быть! – молчание, вздох. – А все же жаль, что ты поторопился, мой дорогой друг, так и не отведав горячего пунша…

Ленц взглянул на отражение в окне. Сэм взял со стола тонкую красную книгу, невесть откуда появившуюся там, повертел ее в руках, всматриваясь в надпись на корешке. Золотые цифры оказались настолько малы, что молодой человек хмыкнул; досадуя, достал увеличительное стекло и прочитал вслух:

– Тринадцать… хм?..

Он сел в кресло, едва не задев носком туфли Ленца, и склонился над новой книжкой.

– Тринадцать… тринадцать… не может быть… – задумчиво произнес он и вдруг вскрикнул: – Что?! Часов?!

Ленц не стал медлить ни секунды. Он выскочил из-под стола, схватил фолиант и кинул Сэму, крикнув: «Держи!»

Тот рефлекторно вытянул руки к летящей через стол книге, но она, не долетев до него, раскрылась и тут же захлопнулась, с шумом упав на стол, на котором, как по мановению волшебной палочки, появилась еще одна красная книжица с золотым тиснением по мягкому кожаному корешку: «Двести тридцать семь». А Дигель исчез так же, как и бабочка.

Ленц обошел стол, поднял книгу в бронзовом окладе, крепко сжал ее, чтобы ненароком не открылась, достал заранее приготовленный плат и завернул драгоценный фолиант.

Потом взял со стола толстую красную книжку и осторожно раскрыл. Ничего необычного не произошло – легкий ветерок, шелест страниц. Ленц постоял, задумавшись, еще раз взглянул на корешок. Теперь на нем вместо цифр сияло золотом имя: «Семюэл Дигель».

– Мда, книга вместо человека… и даже мотылька. Что ж, спасибо бабочке, не иначе ее послал мой покойный отец…

За ночь, не спеша потягивая пунш, любезно приготовленный бывшим хозяином замка, Ленц одну за другой открыл все красные книги с цифровыми надписями, вбирая в себя годы жизни, указанные на корешках. Прочитав имя очередного донора, Ленц благодарил его и кидал книгу в камин. В прояснившееся небо летели мириады искр, словно прожитые годы тех, чьи имена некоторое время горели золотом на корешках.

Ранним утром из ворот замка выехал всадник. С собой он вез одну единственную книгу из всех раритетов, что хранились в библиотеке… и десятки историй жизни, которые звучали в его голове то детским смехом, то старческим брюзжанием, то легким трепетом невесомых крыльев…

Ветер! Злой, колючий! Подхватил тучи песка и бросил на голые деревья саксаула. Они стонут, но то – отголоски жизни. В осеннюю пору она сосредоточена глубоко под землей. Там шепчутся корни, прорастая все глубже и глубже. Оставив саксаул, ветер завыл, закуролесил – осерчал не на шутку! Как к вожаку стаи, помчались на его зов все ветра и ветерки пустыни; собрались в круг, подняли песчаный смерч и унесли бархан, веками перекатывающийся с места на место.

Огненный закат опалил обнажившееся горлышко крупного сосуда. Песчинки шурша скатывались с его глиняной крышки, с крутого накренившегося бока, испещренного вязью красно-черного орнамента. Удивленный саксаул стряхнул налипший песок на невиданное сокровище, и ночь накрыла пустыню серо-черным хитоном…

Димка бодро шагал по утрамбованной тропе, петляющей между редкими деревьями акаций и саксаула. Весенний день ласкал легким ветерком и добрым светом. Обогнув невысокий бархан, Димка остановился. Прямо перед ним в ажурной тени саксаула сидел человек. Весь в белом, он безучастно смотрел вдаль. Лица человека Димка не видел, но по вздрогнувшим плечам понял, что тот его почувствовал.

– Здравствуйте, ота 1 1 Ота – с узбекского «отец», уважительное обращение к старшему …

Димка обошел его и, встав поодаль, вытянул голову на длинной юношеской шее, выражая почтение, и, в то же время, пытаясь рассмотреть лицо. Ожидая увидеть почтенного старца, Димка немало удивился. Лицо мужчины было гладким. Аккуратная бородка по овалу, черные брови крыльями, горбатый нос и совсем не азиатские глаза – темные, большие, с веками-створками.

– Здравствуй, путник!

В голосе мужчины Димке послышалась сдерживаемая радость. Почему-то от этого мурашки поползли по спине, и захотелось побыстрее уйти. Но человек в белом, словно поняв его, выпростал руку из длинного рукава и театрально возложил ее на горлышко кувшина, торчащее из песка. Это не могло не привлечь внимание.

Димка сглотнул.

– Что это у вас?..

Праздное любопытство – дар далеких предков, доставшийся людям от богов через первую женщину, созданную из земли и воды, – вновь стало началом истории без конца.

По лицу человека в белом пробежала ухмылка. Он соблазнительно огладил керамическую поверхность, испещренную красно-черными рисунками, и лукаво пригласил:

– Посмотри сам.

Забыв обо всем на свете, Димка подошел. Странным образом кувшин манил к себе. Широкое горлышко его было плотно закрыто глиняной крышкой. Изгиб горла переходил в выпуклые бока, большая часть которых оказалась под песком. Судя по тому, что Димка видел на поверхности, кувшин был огромный. «Пифос! – всплыло в памяти греческое слово. Так и есть! Вот видна часть ручек, приделанных мастером с четырех сторон. Раскопать…» Димка встал на колени и принялся за работу.

Удивительно, но долго работать не пришлось. Вскоре пифос, высотой с человека, предстал взгляду азартного путника, приехавшего в пустыню отдохнуть пару дней от городской суеты. Но он уже забыл об этом. Теперь его занимала неожиданная находка! Что это? Откуда в азиатской пустыне древнегреческий сосуд? Ответы роились в голове отрывками знаний: македонцы могли оставить, они же были здесь… или не здесь… Какая разница! Были и принесли!

– Ота… – Димка хотел расспросить человека в белом, но его и след простыл. Только свист орла, разорвавший песнь жаворонка, раздался в ответ.

Димка сел на пятки. Но страх быстро улетучился. Любопытство мягкой лапкой повернуло голову обратно к пифосу. Что с ним делать? Как унести? Не оставлять же такое сокровище в пустыне?! Димка поставил пифос на днище. Не отпуская ручки, замер на месте, пытаясь представить, что там внутри.

Среди ясного дня налетел ветер. Небо почернело. Слоистые облака сорвались с него и затеяли бешеную пляску. Прижимаясь к горячему боку пифоса, Димка закрыл глаза, спасая их от поднявшегося песка. Но и сквозь веки он видел такое, от чего сердце замирало, срывалось в сумасшедший бег, останавливалось и снова ударяло по груди, словно стремясь выпрыгнуть из нее и спрятаться где-то понадежней.

…Звон мечей. Искаженные болью лица. Растерзанные женщины. Окровавленные младенцы. Треск автоматов. Вой сирен. Лязг гусениц. Глухой удар и гигантский гриб над миром. Разверзнутая земля. Столбы пламени из всех расщелин. Огненные реки, стекающие с гор. Горящие леса. Моря, поглощающие города.