Тимур Максютов - Ограниченный контингент

Вместо разбитой десятикилометровой осточертевшей лыжни по субботам курсантов ждал не менее выматывающий марш-бросок с полной выкладкой на шесть километров. Зачет «по последнему». А это значит, что даже если в твоей группе бегут двадцать пять чемпионов мира по лёгкой атлетике, секундомер остановят только тогда, когда последний, двадцать шестой, задыхающийся доходяга пересечет финишную ленту. Поэтому проходим дистанцию вместе и помогаем друг другу.

В казарме грохот и суета – пацаны получают пулеметы и автоматы из оружейной комнаты, готовятся к тяжелому забегу. Всё лишнее – из карманов, каждый ненужный грамм потом ляжет тонно-километрами дополнительной нагрузки. Тщательно, без малейшей складочки, наматываются портянки. Обрывками веревки крест-накрест крепко обвязывается низ сапог, чтобы не болтались и прилегали плотно. Подгоняются все ремни – поясные и брючные, противогазной сумки и вещмешка. Особенно тщательно подвешивается на спину автомат, иначе при марш-броске он будет прыгать в такт бегу и лупить по очереди то прикладом по почкам, то стволом по затылку… Тут обычно очень выручает шинельная скатка, отлично работающая буфером.

Прухин смотрит на всё это с нескрываемым интересом, сияя дебильноватой улыбкой.

Старший лейтенант Цаплин хищной птицей влетает в проход между двухъярусными койками.

– Так, пошустрее, гвардейцы! Выходим через пять минут. И чтобы не как в прошлый раз! А то я из-за вас пиво Колчану проиграл. Если опять плохо пробежите – закрою увольнения к чёртовой матери. Пруха!!! А ты какого хрена сопли жуёшь, не готовишься?

С одутловатого Игорёхиного лица исчезает улыбка.

– Так это… Как же я? Я не смогу. Никогда ещё не бегал.

– Слушай, ты, результат акушерской ошибки, так бывает, что твой график бесконечного лечения не совпадает с планом спортивных занятий роты. Собирай своё барахло – и на улицу, в строй.

Сержант Скачек ржёт:

– Всё, товарищ старший лейтенант, идите Колчанову пиво покупайте. С Прухой мы вообще до финиша не доберемся. Никогда. В нем же почти центнер живого весу, если с дерьмом считать.

– Так, Вацлав, отставить идиотский смех. Если он бежать не сможет – несите его на руках. Для равномерного распределения нагрузки на курсантов группы разрешаю его расчленить на мелкие части.

Пруха горько вздыхает и бредет по центральному проходу, волоча по полу автомат и роняя поочередно противогаз и вещмешок.

– На старт! Внимание! Марш!

Пошли, родимые. Два коротких вдоха – два выдоха, снова два вдоха… Про себя надо петь какую-нибудь бодрящую песню, тогда организм быстрее втянется в ритм. Например, Высоцкого:

Бух-бух сапогами. В горку работаем, с горки отдыхаем. Если ты переел за завтраком – ты труп! Если ты куришь – ты труп! Кто-то уже ловит недостающий воздух раззявленным ртом, пуча глаза. Кто-то блюет в кустиках, чтобы, вытерев рот, вернуться на усыпанную скользкими сосновыми иглами дорожку и догонять своих.

Впереди – Сашка Ершов, перебирает длиннющими лосиными ногами, задает темп. Он спиной чувствует дыхание группы и регулирует скорость.

Бух-бух. Сердце где-то в пищеводе. Бок колет, будто пронзённый штыком.

Пруха не держит темп. Глаза закатываются под бледный лоб.

– Бежать, скотина! Кто-нибудь, возьмите автомат у него.

Искандер Анваров подхватывает чужой «калашников», вешает на шею прухинский вещмешок и уносится в голову колонны. Это помогает ненадолго – через минуту ноги у Игоря подламываются, и он плашмя падает мордой на асфальт, не успев даже подставить руки. Мы останавливаемся, переводя дыхание.

– А ну, гад, подъём! Всех подводишь! Не уложимся в норматив – завтра опять побежим. Так, берем его под конечности…

– Может, проще его прибить и в кусты закинуть?

– Не, не выйдет. На финише считать будут, засекут нехватку.

Бух-бух сапогами. Вдох-вдох-выдох-выдох. Мы несем Пруху, растянув за руки и за ноги лицом вниз.

– Как он там, хоть дышит?

– Да какая на хрен разница! Главное – за ленточкой это туловище сдать.

Последний длинный спуск. Мы уже видим злую физиономию нашего взводного Цаплина и радостно предвкушающего пиво капитана Колчанова…

Батальонные тактические учения – серьезное трёхсуточное испытание. Каждый из нас будет исполнять различные офицерские должности, от командира взвода до командира батальона, готовить боевые документы и карты и тут же, в полевых условиях, поверять теоретические знания практикой управления в почти настоящем бою…

Последнее занятие перед БТУ шло к концу. Полковник Бородин самодовольно сиял багровым лицом и подкалывал слегка волнующихся курсантов.

– Командовать – это вам не на политзанятиях трындеть, рукоблудием… тьфу, то есть словоблудием заниматься. Все боевые приказы и боевые карты должны быть оформлены надлежащим образом. А для кого? Ну-ка, курсант Ершов, ответь-ка!

– Э-э-э. Для вышестоящего командира, товарищ полковник?

– Садись, наивный. Для военного трибунала, блин! Когда вы обосрётесь и свою роту на минные поля заведёте, наши любимые особисты с прокурорами по документам определят – сразу вас расстрелять или для начала пыткам подвергнуть, гы-гы. Так, приступаем к распределению должностей. Сержант Шляпин!

– Я!

– Как заместитель командира взвода, и значит, старший в этой шарашкиной конторе – будешь командиром танкового батальона. Начальником штаба определяю к тебе Тагирова. Он давеча на парте в аудитории во всех деталях голую бабу изобразил, вот пусть теперь на боевой карте в рисовании упражняется. Дальше, командир первой танковой роты…

Процесс шёл стремительно.

– Так, пошли подразделения усиления. Ершов лучше всех бегает – будет командиром мотострелковой роты. Они всё время куда-то драпают, гы-гы! Так, кто у вас самый ленивый, прямо как артиллерист?

Развеселившиеся пацаны были единодушны:

– Курсант Прухин, товарищ полковник!

– Не-не, этого паренька к боевой технике допускать опасно. А идеально подходящей ему должности батальонного врача условиями занятия не предусмотрено. Он в группу имитации пойдёт, будет противника изображать. Во, Баранов, ты же боксёр? Назначаю тебя командиром приданной артбатареи. Будешь жестоким кулаком огневых налётов мимо лупить, ха-ха-ха! А у кого фантазия самая богатая? Творческие личности есть?

– Лёша! Федоткин! Ты же поэт, поднимайся, давай!

Полковник восхитился.

– Что, прямо натуральный поэт?! Ну-ка, прочти что-нибудь.