Александра Рендакова - IntraVert'ka

КОНСЕНСУСУ!

Он снова ей улыбнулся и, подавшись немного вперед, от чего ей захотелось очутиться в противоположном углу комнаты, произнес:

– Для начала расскажите мне немного о себе. Что хотите, первое, что придет Вам в голову.

«Понятно, метод свободных ассоциаций. Хоть бы что-то новенькое придумали, плагиатчики несчастные».

– А курить здесь разрешается?

Курить ей не хотелось – ей хотелось уловить его подлинные чувства – неприязнь, досаду, злость, отвращение, гнев – все что угодно, только не эту глупую улыбку. Ей вдруг стало интересно, через сколько минут он не выдержит и его благонравие затрещит по швам.

– К сожалению, – сказал он, мягко и извинительно улыбаясь, – во всем здании курение запрещено. Вы же понимаете, мы должны руководствоваться недавно принятым законом…

Создавалось впечатление, будто он, как завзятый курильщик, сейчас начнет хулить правительство, но она точно знала – спроси его про правительство и он начнет хулить курильщиков.

Пропагандировать здоровый образ жизни.

«Он, видно, ужасно боится сделать чтонибудь противозаконное или порицаемое общественностью. Наверняка это его самый страшный ночной кошмар. Поэтому он не пьет, не курит, не сквернословит и вообще воздерживается от каких-либо собственных суждений. Удобная жизненная позиция. А главное – так похожа на христианское смирение, что их вечно путают.

Она снова взглянула на сидевшего напротив мужчину – перед ней было само терпение и благожелательность.

«Теперь собачка жаждет послушать историю из раздела криминальной хроники. Трагическую исповедь жертвы сексуального насилия, наркотической зависимости, психического расстройства на почве утраты возлюбленного, члена семьи, золотой рыбки – не важно; описание неудачной попытки суицида или хотя бы ежедневного ритуала нанесения себе порезов, историю сектантского порабощения, болезненной дефлорации, жестокого обращения в детстве или раздвоения личности на Дюймовочку и Тайлера Дердена. Но всего этого он не услышит. Мое так называемое «тяжелое» детство не содержит материала, на основе которого можно снять второй «Титаник»».

Это она ему и сказала. На лице психотерапевта промелькнула озабоченность – видно, не успел подготовиться.

– Вы… – начал он заикаясь, усиленно стараясь вернуть себе прежнее выражение благожелательного оптимизма. – Вы полагаете, что ваша жизнь не содержит ничего важного, значимого, не содержит… – он откашлялся. Улыбка появлялась и исчезала, словно зажила жизнью паралитика. Глаза упорно рыскали по углам, вероятно, в поисках залежалого смысла жизни.

Она прервала это безнадежное занятие:

– Чтобы не тратить время, скажу сразу, в чем моя проблема.

– Да? – он весь приободрился.

– Я не могу найти работу по специальности.

Ей показалось, или он правда с облегчением вздохнул?

«Нет, не показалось».

Даже с расстояния в полтора метра до нее донеслось его старческое дыхание. В паре глаз напротив забрезжила надежда.

– У Вас есть высшее образование?

– Еще какое…

– И какое же, позвольте полюбопытствовать?

– Философское.

– Философия! Очень интересно! – он тут же стал воплощением любезности.

«Еще бы. Что может быть лучше – изучавший философию признает себя недееспособным настолько, что пресмыкается и ползает на коленях перед психологом. Хрустальная мечта всей его профессиональной жизни».

– А Вы обращались в агентство по трудоустройству?

– Если бы я считала, что там мне помогут, я бы обратилась.

Он искренне пытался изобразить понимание. Правда, было видно, что он очень старался.

– Скажите, а почему Вы считаете, что Вам не в состоянии там помочь?

Теперь уже она не стала скрывать своей иронии. На детей и обделенных при раздаче серого вещества не обижаются.

– Потому что философия и религия сейчас не в моде. Можно было бы сравнить их с антиквариатом или одеждой винтаж, но это будет сильным преувеличением, поскольку и та, и другая сейчас покоятся на полках секонд-хенда. А ее носители, соответственно, отбросы общества.

– Извините, правильно ли я Вас понял? Вы причисляете теологов, профессоров философии, богословов к люмпенам? – его улыбка на сей раз носила явный саркастический характер. – Но, насколько мне известно, – на слове «мне» было сделано ударение, – это уважаемые люди, заслуженные деятели наук, интеллигенция, элита нашего общества…

– Само собой. Потому что к философии и религии они не имеют никакого отношения.

Улыбка резко потухла. Девушке пришлось прикусить губу, чтобы сдержать победный клич. Эксперимент явно удался.

– Скажите, пожалуйста, на основании чего Вы пришли к подобному заключению? – он старался сохранить остатки профессионализма, сползавшие с него также неумолимо, как ляжки стриптизерши с шеста, даже сделал какую-то пометку в блокноте.

Девушка задумалась. Стоило ли рассказывать о пяти годах обучения, прошедших далеко не безболезненно для ее психики? Едва ли он был способен ее понять. Впрочем, кто когда-либо кого-либо действительно понимал, а не думал, что понимает?

– Вы в курсе, кто сейчас идет на философский? – начала она отвлеченно, как будто его здесь не было и она просто продолжала ночной диалог с самой собой. – Тот, кто не поступил на остальные специальности – проходной балл сюда специально занижен. «Платите деньги – и мы сделаем из вас Аристотеля» – негласный слоган данной компании. Получается, у тебя недостаточно мозгов, чтобы стать экономистом, социологом, журналистом, психологом, но ты вполне сгодишься для философа.

Ирония заключена в том, что я-то шла сюда намеренно. Вы бы видели мой энтузиазм на первом курсе! Были здесь и другие, такие же, но лучшие из них занимались декларированием учебника и усердным поглощением всех якобы «знаний», которые им преподносили на тарелочке в уже переваренном виде. Не знаю, что их прельщало больше – философия или статус философа. Но это еще можно было бы вынести, если бы однажды я не поняла, что люди, преподающие мне философию и все остальное, не выросли из моих же одноклассников… – девушка усмехнулась.

– К концу второго курса я уже презирала их всех. Я не ходила на лекции, начала курить и писать свои собственные статьи. На английском. Но знаете, что мне вскоре стало ясно? Это никому не нужно. Абсолютно никому. Кроме меня. И тогда я решила оставить им их соломенные чучела, их любимые, трепетно оберегаемые заблуждения, бредовые понятия, их фиговые листки. Они от этого только выиграли. Только я с того момента превратилась в холодный, разлагающийся, кишащий червями и паразитами труп…