Мария Садловская - Твоя любовь сильнее смерти (сборник)

© Мария Садловская

Когда-то, при старом правительстве, в этом месте хранилась всякая всячина для нужд войсковой части. Летом жизнь оживлялась: открывался оздоровительный лагерь для школьников, детей военнослужащих, под названием "Звезда".

Для новой власти остались почерневшие от времени, ни к чему непригодные, деревянные домики. Сверкавшие раньше на солнце серебром буквы "Звезды" приобрели грязно-серый оттенок и стали совсем незаметными. Кому-то из власть имущих пришла мысль открыть здесь дом для престарелых. Злые языки поговаривали, что одному из начальников надо было куда-то пристроить старую тещу…

В скором времени подгнившие доски заменили новыми, утеплили стены, обновили канализацию. Строения покрасили, обнаружив в одном из сараев запасы краски. И заброшенные ранее домики вновь засверкали, радуя глаз.

Директором назначили чиновника из районной администрации Игоря Васильевича Кружкова. Тот был рад-радешенек, потому как в скором времени ему предстояло уйти на пенсию, а на новой должности надеялся еще поработать.

Обслуживающий и медицинский персонал определился быстро: в крае, как и везде, процветала безработица.

Открытие заведения прошло тихо и незаметно. Для торжеств было не то время: многие еще не оправились после так называемой "перестройки". Поэтому чиновники из района представили директора, пожали всем руки и поспешили уехать.

Первые обитатели заведения начали поступать сразу же.

Народ был разный: выжившие после инсульта, инвалиды с рождения и просто старики, не могущие себя обслужить. Хотя никто из них этого не признавал.

– Сын достраивает дом, еще немножко осталось, и приедет за мной. Заберет домой, – ежедневно сообщала соседкам по комнате Наталья Федоровна Кизлякова. Она еще сама себя обслуживала и даже пыталась помогать нянечкам в уборке комнаты.

В отчетных документах дом престарелых все еще именовался старым названием школьного лагеря "Звезда". Затем "сверху" поступило настоятельное предложение переименовать учреждение, дабы не пропагандировать бывшие символы.

Благодарный теперешней власти, Игорь Васильич совместно с женой Валюшкой придумал дому престарелых название "Закат". Безмолвное, смирное "Закат" заменило отдающую пролетариатом "Звезду". Гордый своим авторством Игорь Васильич справедливо ожидал от начальства поощрения. Но неожиданно к нему в кабинет пришла делегация от обитателей вверенного ему учреждения, чему он искренне удивился.

Делегация была разношерстной, начиная от одноногого деда Петра на костылях и заканчивая всегда поющим дурачком Вадиком. Говорила от ходоков бойкая и полюбившаяся всем медсестра Настюша:

– Игорь Васильевич, все требуют другого названия для нашего приюта! – (Старики упорно называли учреждение "приютом") – Никто не хочет этого "Заката". И даже некоторые боятся!.. Не по-божески это!

Затем Настя с невинным выражением на лице смиренно предложила:

– Уважаемый Игорь Васильевич! Мы здесь посоветовались и решили: пусть наш дом называется "Зорька". Пожилые люди привыкли вставать рано, на зорьке…

Все выжидательно смотрели на директора. Тот озабоченно нахмурил чело, мысленно произнес несколько раз слово "Зорька" и, не найдя аналогии с "пролетариатом", важно кивнул головой в знак согласия. Настя оглянулась на свой отряд и нарочито громко произнесла:

– Вот видите, я же говорила, что наш директор – понимающий человек!

Прием нового жильца всегда был событием для всех.

Сегодня новую жиличку привезли из ближайшего села Зорянское. Старушка была слепой. Сопровождали ее председатель сельсовета и молодая девушка Катя. Пока Варвара Поликарповна, старшая медсестра, оформляла документы, Катя отозвала Настю в сторону и взволнованно заговорила:

– Баба Ксеня не хочет, чтобы дочки узнали, что она ослепла. Опасается, заберут ее тогда к себе за границу, они там живут. А она призналась мне, что кого-то ждет. Уже давно ждет. Поэтому не может уехать. Вообще-то ей скоро восемьдесят, может, и с головой что-то не в порядке…

Кате стало неловко, она на время замолчала, затем продолжила:

– У нее сумочка с письмами, она ее из рук не выпускает. Будет просить почитать ей вслух. Там последнее письмо, я сама написала, будто бы от дочери Наташи. Потому что бабка каждое утро стоит у ворот, меня выглядывает. Я почтальоном работаю. Дочки не часто пишут. Будешь ей перечитывать – добавляй что-нибудь от себя. Я писала на скорую руку. А вон уже и председатель идет, будем домой двигать… Да! В паспорте бабы Ксени бумажка с адресами дочек, я положила. На всякий случай. Ну ладно, бывай!

Ксению Ивановну в пятую палату привела медсестра Настя. В углу, за дверью, была свободная койка, там бабушка Ксеня и расположилась. Сразу пришлась всем по душе. В первый же день успела рассказать, что не одинока, ни-ни! Есть две дочери, но живут далеко… Все заметили, что Ксения Ивановна совсем не видит. Только свет электрической лампочки различает. Поэтому и оказалась здесь.

– Если бы узнали дочки, что я ослепла, мигом бы приехали, забрали! Но я не признаюсь. Пусть поживут спокойно.

Валентина Петровна, как всегда пребывающая в плохом настроении, язвительно протянула:

– Поня-я-тно! Всех отсюда позабирают дочки, сыновья. Я одна останусь. Меня никто не возьмет… И правильно сделает! Кому я нужна неходячая, в коляске?!

Бабуся Кизлякова не выдержала:

– Я извиняюсь, Петровна! Знаю, что ты раньше работала на умственной работе. А вот отчего такая злая – не пойму! Не дашь людям порадоваться!

Сама Кизлякова считала долгом по утрам задавать настроение своим соседкам. Начинала с рассказа, что видела ночью во сне:

– Мой Юрик наконец-то достроил дом. Приезжает за мной на серебристой, точь-в-точь, как у директора приюта, машине, и мы с сыном уезжаем домой!.. А вы все будто должны приехать на следующую неделю ко мне в гости… И в аккурат в этом месте наша Верка закашлялась, а я проснулась!

Валентина Петровна ворчливо заметила:

– Ты уже несколько раз это рассказывала! Забыла разве?

– Значит, сбудется! – быстро нашлась рассказчица.

Сон Кизляковой был в руку. Ближе к вечеру к ним в комнату ввалился мужчина неопределенного возраста, с синяком в пол-лица. Следы тяжелой жизни отразились также на его надорванном опухшем ухе. Оглядев всех мутными глазами, задержался на Кизляковой, опустился на ближайший стул и заплетающимся языком выговорил:

– Вот, пришел… Маманя, помоги! Дай денег!

В комнате зависла тишина. Женщины смотрели друг на друга. Кто-то спросил:

– Это к кому?

Ответ нашелся у Валентины Петровны: