Антонина Каримова - Танцующая душа

Купила ей желтый шарик. Держа за веревочку, любила гулять с ним по квартире, будто с собачкой, поминутно оглядываясь через плечо, не отстала ли, при поворотах ее смешно заносило то влево, то вправо… Видя, как я убираю уже завядшие венчики фиалок, норовила опередить и самостоятельно оборвать цветки, а застигнутая на месте преступления, держалась за них, как по команде «замри», ожидая моей реакции: взбучки или одобрения…

Копировала мои действия и любила выбрасывать мелкие вещи, даже нужные, в мусорное ведро. Поздно я спохватилась об этом, начав заглядывать туда, прежде чем вынести мусор. Таким образом, по-видимому, и пропали несколько моих красивых заколок для волос…

В проеме двери повесили для нее качели, но она любила качать свои игрушки, особенно мячик:

– Ма’сик, ко’тись катя’сся? (Мячик, хочешь качаться?)

Исполнилось год и одиннадцать месяцев. Прибежала в комнату на ее крик и застала такую картину: сидит на полу возле комода, а на шее у нее пышный средневековый воротник из мужских трусов. Оказывается, выдвинула нижний ящик с бельем и поочередно протащила их через пройму, а когда попыталась снять все разом, ничего не получилось, потому и запаниковала. Несколько минут длилось вызволение бедняжки из трусового плена…

Ела мало, молоко и кефир пила только из бутылки, а не из чашки, и я позволяла ей эту слабость. По утрам бывала такая легкая, как перышко, но здоровенькая, тьфу-тьфу-тьфу, несмотря на свои почти одиннадцать килограмм при метровом росте. В детском саду ее шутя звали «певицей – синей птицей», намекая на куриный вес, и персоналу хотелось хоть минуту подержать ее на руках, всеобщую любимицу. И все время что-то напевала, причем собственного сочинения: любой окружающий предмет имел шанс попасть в ее песню.

Напьется молока и ходит, выгнувшись назад для противовеса.

Излюбленные, чаще употребляемые ею фразы:

Ку’тись ко’тись? (Кушать хочешь?)

Игу’ську папа’я! (Игрушку сломала!)

Ни’ську папа’я (оборвав страницу).

Исполнилось два года. Пришла за ней в детский сад. В раздевалке ко мне подошел мальчик, старше ее на год. Держа за веревку машину, с серьезным видом доложил:

А ваша Юля в грузовик написала.

Я с сомнением поглядела на огромный с зеленой кабиной и желтым кузовом самосвал, ничем не напоминающий горшок, разве только цветом ей понравился. Подошла воспитатель и подтвердила обвинение:

Да. Сняла штаны и села в кузов.

Событие так и осталось неразгаданным: непросто объяснить логику такой выходки…

Организм у нее как индикатор на химические ингредиенты, консерванты, коих полно в современных продуктах. Стоило съесть какую-нибудь гадость – жвачки или чипсы – щеки ее тут же становились пунцовыми. Купила в аптеке крем, чтобы успокоить покрасневшую кожу. На мою посильную помощь она радостно воскликнула:

Ой, мама, какая ты молодец, что мажешь кремом мои ножки!

3 года

А вот каким образом она проявила самостоятельность и даже отвагу для предотвращения повторного крещения.

В два с половиной года ее крестили в Знаменке, воцерковленная подруга уговорила. По-видимому, эта процедура Юле запомнилась и не очень-то понравилась. Поэтому, спустя год, когда мы зашли в Федоровский собор, увидев того же священника, она испуганно заявила ему:

А я не хочу мыться. Я завтра мылась.

А тот ей строго, не соответственно возрасту заявительницы, попенял:

А ты не в баню пришла…

Падкая на сладкое. На что только не идет! Гуляя с ней, зашли в аптеку за гематогеном. Склоняя ее к щедрости, разломила пополам:

– Спрячь половинку в карман, дома Сашу угостишь. Она съела свои дольки и не дает мне руку:

Я занята, мама, – отстраняется, намереваясь развернуть и доесть оставшееся.

И доела. Не хватило выдержки…

Услышав однажды «прелесть моя» в свой адрес, почему-то воспротивилась:

Я не прелесть. Я – хорошая девочка: я слушаюсь.

Видимо, что-то отталкивающее почувствовала в слове, насторожившем ее. А ведь и правда неблагозвучны части слова, особенно «пре», звучащее в окрике «прекрати»…

Я редко баловала ее вкусностями, но, купив крошечную коробку с конфетами, призвала ее поделиться с братом, на что она самокритично призналась:

Я Сашу не угощу «Тик-таком», потому что я жадная…

Однажды поставила меня в тупик. Посмотрев мультфильм о Дюймовочке, подошла с вопросом:

А что было у птички на животике?

Травка, наверное.

Нет. Что у нее на животике?

Коврик или одеяльце, – вспоминаю, как заботливо Дюймовочка выхаживала ласточку.

Ну что же у нее на животике-то? – не отставала она. Я уже с раздражением:

Пух, перышки, наверное, – ломаю голову, что там еще могло быть по Андерсену у ласточки?

Ножки у нее на животике! – показала поджатые к груди ручки…

Укладывала ее вечером спать. Она жалостливо спросила:

Когда мне папа мороженое купит?

Когда деньги получит, тогда и купит, – отвечаю скучным голосом.

Расстроенная, молча отвернулась к стенке и вытягивает из старой обивки дивана нитки.

Попеняла ей:

Не порти его, а то придется вместо мороженого новый диван покупать.

Встрепенулась:

Мне не надо диван покупать, он тяжелый…

Заметила, что она неравнодушна к мухам. Похоже, наследственная неприязнь: мама, бывало, завтракать не станет, пока не выдворит из избы даже случайно залетевшую особь. Так вот, гулявшая во дворе Юля направилась к качелям. Издалека углядев на металлической опоре насекомое, швырнула в его сторону камень и только потом уселась довольная качаться со словами:

Муха села на качельку, и я ее камнем не поймала.

Легко догадаться: она рада и качелям, и тому факту, что прогнала неприятеля, не причинив ему вреда, когда и волки сыты, и овцы целы.

Однажды, найдя засохшую муху, она перевернула ее, а у той отвалилось крыло. Позвала на помощь:

Мама, муха сломалась!

Глядит на меня: нельзя ли что сделать, починить, склеить, чтобы насекомое снова летало, бегало.

Дома на подоконниках много цветов в горшках, особенно фиалок. Иногда из-за переизбытка влаги в земле заводились мелкие мошки. В отличие от меня, она относилась к ним уважительно:

Здесь мушка маленькая под стулом. Ее не надо убивать: она очень приятная и красивая…

Ниже этажом под нами жила одинокая, необщительная пожилая женщина. Звукопроницаемость в наших домах такова, что я нередко слышала ночами ее тихий плач по умершему мужу. Днем же она часто стучала по батарее палкой, таким образом реагируя на малейший детский топот. Юля панически боялась этого стука и вот как успокаивала и меня, и себя:

Мама, не бойся бабушку и муху, они хорошие…Как ни странно, в этом возрасте полюбила тень и впервые осмыслила слово «деревня». Гуляли по улице, солнышко светило, а она словно пряталась от него, топая по лужам. Прошу идти по сухому тротуару, на что она многозначительно возразила: