Владимир Гамаюн - Рассказы. Повести. Эссе. Книга первая. Однажды прожитая жизнь

Мы никогда не слышали её смеха, и только теперь поняли что зазвеневшие колокольчики, и были её смехом. С тех пор, мы, уже почти юноши, потеряли покой и сон, она снилась всем, она манила всех нас своим очарованием, и была нашей несбыточной мечтой. Думая о ней, мы пацаны, мужали, и уже как-то по другому смотрели на своих девчонок, кто из них первая расцветёт такой же красотой и обаянием?

Однажды, как раз в день получки, я стал свидетелем безобразной сцены прямо у конторы совхоза, где она и работала. Хохлушки кучковались у крыльца конторы, чтоб вовремя изъять у своих благоверных, потом заработанные карбованци. И как всегда разговор зашёл о «заразе», ах вона така, ах вона сяка, и мужик вид нэи сбижав, добрий хлопчик був, мыханыком робыв и гроши добри получал. Но тут вдруг выходит наша красатуля, поняв что разговор идёт опять о ней, она проходя мимо, всё же поздоровалась и хотела пройти мимо, но не тут-то было.

– Ты шо зараза наших мужикив зманюишь? Шо чешеца у тэбэ мижду ниг?

Красатуля сначала онемела не зная что и сказать, – женщины это о чём вы, или о ком? Зараз мы тоби покажем, и о ком, и о чём, – бабы бей её, но первая которая подлетела, получила такую оплеуху, что отлетела к стенке и завыла басом. С другими, не менее храбрыми произошло тоже самое, и это было чудо, наша кроткая и милая красатуля дралась как лев.

Но подскочила припоздавшая к разборкам, бабища молотобойца, – бабы стойте, щас мы побачим, е нэи трусы чи ни. И она умудрилась разодрать на красатуле платье, до самого пояса, где все увидели крошечные трусики, а все мужики (идиоты) вытаращили глаза, но ни один из них даже подумал защитить женщину от своих жёнок. Бабы, та хибаш це трусы? Проститутки тильки таки носют, а лифчик який у нэи, срам одын. Красатуля стояла бледнее полотна, но больше ничего не говорила и даже не думала убегать, хотя бы в свою контору, куда за ней никакая из мегер не пошла бы.

Бабы, а я ии щас селёдкой по мордасам надаю, бабища выхватывает из авоски большую солёную селёдку, и размахивая ею начинает подступать к красатуле, Та не долго думая, сдёргивает с ног остроносые туфельки на высоких каблуках; – ну давай, попробуй образина, сразу без гляделок своих наглых останешься. Хохлушка сразу как об стенку стукнулась, а тут и у нас парнишек мысля сработала: – «Бабы, вы тут скандал затеяли, а там ваши дома горят синим пламенем, вон видите дым валит?» Конечно ничего не горело, и ни какого дыма не было, но бабы все как одна включили свои сирены, и с воем понеслись к своим домам. Инцидент сразу был исчерпан.

Красатуля поняв наш нехитрый ход, улыбнулась, сказала, – спасибо вам мальчишки, и пошла по улице босиком, неся туфли в руках, и даже не пытаясь прикрыть разорванным платьем свою красоту, богом данную.

Буквально на другой день, она получила от мужа бандероль с сургучными печатями. В конторе написала заявление на расчёт, и попросила директора никого не наказывать и не увольнять из-за вчерашнего скандала, а ещё сказала что её мужа как специалиста, горком партии направил в одну из развивающихся стран, тоже подымать целину, сказала что он уже там, и ждёт её. А ещё сказала что их бунгало стоит на самом берегу океана, а вокруг растут большие пальмы, и бегают маленькие обезьяны. Что оставалось делать директору совхоза? – Езжай доченька с богом, большому кораблю большое плаванье.

Красатуля ничего и никому не продавала, она всё раздала, на её взгляд, хорошим людям, и посуду из нержавейки, и всю добротную мебель, девчонкам отдала весь свой гардероб, нам пацанам складные мужнины ножи, и весь столярный и слесарный инструмент. Она никого не обидела, и всем что-то осталось на память. Она попросила нас проводить её, и каково же было её удивление, когда возле автобуса она увидала толпу людей, и здесь были все, и друзья, и тех кто вчера готов был растерзать её, но сегодня все желали ей счастья и доброго пути. Она заплакала, и конечно всех простила. Прощай наша первая пацанская любовь, наша Красатуля.

Маме без нас с Мишкой было тяжело с тремя ребятишками, и пока я пытался в городе попробовать жизнь на зуб, а Мишка учился в ПТУ на электрика, им пришлось без наших, пусть и небольших, денег туговато. Поэтому я без раскачки, сразу на следующее утро, пошёл к директору совхоза опять проситься на работу, он мужик мудрый и понял всё правильно, без лишних расспросов подписал заявление и только сказал: «Молодец!».

Многие молодые уезжали в города в надежде на лучшую долю, да не многим это удавалось, из совхоза было только два пути: это служба в армии или отъезд на учёбу в какое-нибудь ПТУ, техникум или институт, но и в случае окончания учебного заведения многие возвращались обратно – корни наши, детство и давно ставшие родными края не отпускали.

Перед самой поездкой в город я сдал на четвёртый разряд токаря, с ним меня обратно и взяли, и это означало, что рублей сто, сто двадцать, я буду приносить домой каждый месяц. Это в те времена были неплохие деньги, и ещё не каждый мужик мог похвалиться таким заработком.

Любимые смены у нас, молодых токарей, были, конечно, вечерняя и ночная, когда мы, выполнив сменное задание, могли заняться своими делами, которых у нас, как и у любых мальчишек, было всегда невпроворот. Да, мы работали как взрослые, но, по существу, всё ещё оставались пацанами, только вот игрушки в наших руках уже были не детские, да и то, чем мы занимались ночами, детскими шалостями назвать уже было трудно.

Мы изобретали малокалиберные пистолеты, хотя до этого никто из нас их и в глаза не видел, собирая на свалках дюраль и алюминий, выплавляли в кузнечном горне длинные «чушки», чтоб потом из них выточить ракеты. Как ни странно, но некоторые из них взлетали и довольно высоко, некоторые взлетев, взрывались, что тоже было хоть и весело, но не то. Значит, нужно увеличить диаметр сопел или попробовать другой порох, а, возможно, увеличить толщину стенок камеры сгорания. Вот такие проблемы нас интересовали, и мы в поте лица точили, сверлили, фрезеровали, варили сваркой и стучали в кузнице молотами и молотками, чтоб в конце спросить себя:

– Ну и что это у нас получилось?

– Завтра сделаем по-другому.

У нас была и своя, пацанская песенка на старый мотив: «За станком писклявый голос слышится, то поют всю ночку токаря».

Зима прошла быстро, а весной мама с двумя младшими уехали к отчиму в город: ему там, в бараке, дали жильё. Мы, трое старших, во главе с Михеичем, ещё по осени окончившим своё ПТУ, остались в совхозе, в нашем старом, саманном домике. Долго жить одним нам не пришлось, просто новые хозяева попросили нас освободить избушку, что мы и сделали. Наняли за три рубля (водка стоила 2,87) машину, закинули в кузов остававшиеся вещички и в путь. До полустанка «Ковыльный» было семь километров, мы не раз там бывали, гоняя на «великах» везде, где есть дорога, а где её не было, там было ещё интересней.