Владимир Гамаюн - Рассказы. Повести. Эссе. Книга первая. Однажды прожитая жизнь

Когда я наконец-то захожу в раздевалку, моя сучонка с пеной на клыках отстаивает наше добро от целой стаи здоровенных, голодных мужиков, которые падают от смеха. Срочно выделяю её приличный мосол, и она всё ещё злобно рыча, утаскивает его в свой склад за моим ящиком.

Обрёл я этого друга, вернее, подружку, нечаянно, проходя по территории завода, возле одного из цехов, в куче старого железа я вдруг услышал щенячий плач, разобрав завал, я увидел собачонку, которую какая-то сволочь, нелюдь окунула полностью в «сурик». Щенок был обречён, краска была в ушах, в глазах, пастёнка и та была забита краской, её просто топили в ядовитой краске. Я сразу вспомнил корабельного пса «Боцмана», по которому всё ещё скучал, хоть письма ему пиши. Ему тоже как-то пришлось несладко, будучи по приказу адмирала списанным на сушу, да ещё и на остров в Балтийском море, но его-то мы из изгнания выручали всей командой, а тут, блин, такая история и не знаю, что делать.

Но пройти мимо, бросив эту «кисточку» в краске засыхать, я не мог. Нашёл растворитель, керосин и ещё чего-то едкого, но, как оказалось, самого эффективного. Я тёр псинку, отмывал, промывал, потом купал с мылом в тёплой воде. В тот момент передо мной был маленький, безвинный ребёнок, которого я был обязан спасти, и я его спас.

Потом долго лечил ей глаза и уши, обстриг ножницами почти до мяса всю шёрстку и заживлял ей все болячки, кормил и поил из соски, а потом и из ложечки, на ночь укрывал привезенным из дому старым одеялом. Спасение щенка стало для меня очень важным делом, и в этом участвовала вся моя бригада, за что я им был очень признателен. Мы её спасли и обрели искреннего, надёжного, верного друга, который никогда не предаст, хоть она и была девчонкой, «Каштанкой», потому что оказалась каштанового цвета. Вскоре я уволился и улетел на Север, и мне до сих пор жаль мою Каштанку, но надеюсь, что мир не без добрых людей, и она найдет нового хозяина и друга.

Флот – это романтика, это состояние души, познание мира, становление самого себя как человека, личности. Не бывает бывших флотских, они либо есть, либо их нет. Флот – это болезнь, от которой нет лекарств, и даже если уйдешь с флота по каким-то причинам, тебе ещё долго будут сниться корабли, а это значит, что даже время не лечит, и ты по-прежнему болен флотом.

В семнадцать лет я совершенно случайно попадаю на берег Иртыша в затон. Эта случайность и определила мою дальнейшую жизнь, да и в какой-то мере и судьбу. Жизнь сразу приобрела более чёткие контуры и смысл, и хотя я в ту пору работал, учился, занимался спортом, мне всегда чего-то не хватало, а жизнь казалась пресной, как просвирка для причастия в церкви.

Когда я впервые увидел в затоне вмёрзшие в лёд теплоходы, колёсные пароходы, буксиры и крылатые «Ракеты», стоявшие на кильблоках на барже, у меня внутри что-то перевернулось. Я долго стоял на берегу, представляя себя на палубе одного из них, конечно же, самого красивого, большого и быстроходного. «Метеоры» и «Ракеты» на подводных крыльях были воплощением красоты и скорости и недосягаемы даже в мечтах моих пацанских. Ушёл я с берега уже затемно, изрядно задубевший, но с твёрдым решением пробиться на флот, любой ценой.

В январе, узнав из объявления о наборе на курсы рулевых-мотористов, я сразу зашёл в отдел кадров судоремонтного завода. Мне было только семнадцать лет и мне вначале отказали; я их уговаривал, убеждал, говорил, что без флота не вижу смысла в жизни, но главный аргументом у меня стал мой день рождения. Через три месяца, как раз к окончанию курсов, мне исполнялось восемнадцать лет. Взяли! Три месяца, изо дня в день мы постигали флотские науки: устройство судов, общую лоцию, спецлоцию, двигатели внутреннего сгорания (д. в. с.). Нас учили, как вязать узлы, как на жёстком швартовом конце заплести «гашу», связать из пеньки коврик и сделать швабру, ну и т. д.

Мне всё это было интересно, и эти три месяца обучения пролетели как один миг. Экзамены я сдал на «отлично» и с трепетом и надеждой ждал распределения по судам. В те годы по Иртышу ещё ходили пароходы колёсники, работающие на мазуте, это было, конечно, интересно, но мы учились на теплоходы, а шлёпающие плицами по воде пароходы казались нам мамонтами, доживающими свой век, что так на самом деле и было.

По распределению я попал на самоходку имени разведчика «Кузнецова», она была нового проекта, с хорошими условиями проживания, с тремя глубокими трюмами, закрытыми громадными крышками на рельсах, и грузоподъёмностью до тысячи тонн. Это сейчас я понимаю, что посудинка была так себе, но в ту пору она казалась мне белым лебедем, мечтой. Ну а пока мы стоим в затоне, заканчиваем покраску судна, главные дизеля давно готовы, дизель-генератор тоже – всё на «товсь».

И вот первая стояночная вахта, первая ночь на судне, и я не могу надышаться флотскими запахами. Это запах воды, свежей краски, запах механизмов, соляры, машинного масла. Каюты и кубрики тоже пахнут совсем не так, как комнаты в обыкновенном доме. В дальнейшей своей жизни я узнаю про запахи моря, солёной воды, йода, узнаю, как в разное время и по-разному пахнет, морской ветер. Познакомлюсь с сейнерами, траулерами, где царит неистребимый, специфический запах рыбы, попавших в трал морских водорослей, специй для посола рыбы. Всё это вместе взятое образует такой «букет» запахов, что не каждому придётся по душе. Все эти познания придут ко мне гораздо позже, а пока – я только что испеченный рулевой-моторист речного флота, и у меня первая в жизни навигация.

На самоходке занимаю каюту по левому борту, она хоть и двухместная, но жить придётся одному. Это для меня не столь важно, потому что торчать в каюте я не собираюсь. В машинном отделении, на палубе, на мостике в рубке столько интересного, что я боюсь что-то пропустить, чего-то не увидеть. Всё же здорово на судне: спешить никуда не нужно, тебя и разбудят вовремя, и накормят, десяток шагов по трапу вниз – и ты в машинном отделении, два десятка ступенек вверх – и ты на ходовом мостике, где вахтенный начальник скажет тебе, что нужно делать, а чего нельзя и вовсе делать. Он же и «фитиля» вставит, ежели что, может иногда и похвалить, но это маловероятно.

Завтра с утра у нас ходовые испытания, и команда уже ночует на судне, мне было велено затопить судовой котёл и вскоре в каютах стало тепло как в Ташкенте, хотя я там никогда не бывал. Набегавшись за день, я прилёг в своей каюте на минутку, а проснулся только утром, парни не стали меня будить ночью, сами подбросили уголька в топку, и до утра тепла хватило.

Поутру не успели мы чайку глотнуть, пришёл РБТ, это рейдовый буксирный теплоход ледокольного типа, он обкалывает корпус, ото льда освобождая, от ледяной чаши. Винты и рули свободны, их ещё зимой выморозили, освободили ото льда. Пока буксир тянет нас к выходу из затона, мы прогреваем дизеля, проворачиваем валовую линию, потом подрабатывая винтами, проверяем рули, после чего отдаём буксир и даём свой ход. Прощай затон до осени, а мы сейчас пробежимся на полном ходу, ещё раз всё проверим и пойдём в грузовой порт.