Татьяна Бахтигараева - Жизнь, смерть и сказки. Рассказы

– Я себя хорошо чувствую! Правда, хорошо! Разве ты не видишь? – она совершенно спокойно улыбалась. И Витьке тоже становилось немного легче. В конце концов, люди, ждущие результатов гистологии, обычно так не улыбаются, значит можно попытаться убедить себя, что ничего не было.

– Врачи что говорят?

– Еще пока ничего не известно. К среде обещали. Смотри лучше, что покажу, – Катька доставала из тумбочки альбом и показывала рисунки.

– Это дорожка к дому лесника, в кустах живут ушастики. Они вот какие, смотри…

И Витька смотрел, смотрел. То на ушастиков, то на Катьку, словно пытаясь запомнить ее. Что за чушь? Еще ведь ничего не известно! Еще, вполне возможно, Катьке не придется носить платок, пряча облысевшую от химии голову, не придется глотать лекарства, кричать от боли и медленно, неотвратимо умирать.

А если будет то, чего он так боится, то лучше, как она – спасаться от страшной реальности в сказочном лесу, где живут единороги и ушастики. Катькин выбор вполне понятен, и даже верен.

Так было каждый день. Только сказки становилось все больше, а больницы все меньше.

А потом Витька уходил, стараясь унести с собой метелки камышей и голос Синего Ветерка. Но шум троллейбусов и других мыслей заглушал его, а метелки осыпались на асфальт и таяли.

И Витька оставался совсем один на проспекте, глядя вслед габаритам и стоп-сигналам. Один до страха, до ощущения бесконечности космоса, до кома в горле. Он выкуривал одну сигарету за другой и собирал все силы, чтобы сберечь последнюю искорку внутри себя – надежду на то, что все еще будет хорошо…

5.12.2002

Сегодня светит ослепительное весеннее солнце. Я шлепаю по лужам растоптанными бордовыми ботинками, забрызгивая новые юркины брюки, и рассказываю ему новую потрясающую историю.

Меня уже никто не воспринимает всерьез, даже когда я говорю правду. Например, что у меня вчера был день рождения, и мне исполнилось 10 лет. Только Юрка верит всему; и если мне на ум приходит что-то интересное, я бегу его искать.

– Не связывайся с ней! Она – врушка!

Ну и пусть. Мне все равно. Хотя я не вру, а просто придумываю что-нибудь интересное. Просто иногда так получается. Случайно! Я только хочу ответить честно, а в голове – щелк! – что-то включается, и я уже не в силах остановиться. Рассказываю то, что обязательно разозлит.

Спрашивает у меня Светка:

– Ты не видела Альберта?

Я его не видела с самого завтрака.

– Да, видела. Он просил передать, что жить без тебя не может, очень любит, но не судьба…

Светка холодеет.

– Неожиданно нашлась его мама и забрала его.

– Где? – кричит Светка.

– По секрету: она на самом деле из Италии, жутко богатая, а он потерялся, когда она в Москву приезжала, давно уже.

Правда ведь это гораздо интереснее, чем просто «не видела»? А они теперь орут, шумят и со мной не разговаривают. Даже побили бы наверное, но я себя в обиду не даю.

– Юрка, не слушай ты ее!

Юрка удивленно оборачивается. Я тоже. Ну конечно, Альберт!

– Уйди! – кричу я ему и топаю ногой. Шапочка сползает на глаза, я ее поправляю и снова кричу: «Уйди!», а потом ухожу сама. Юрка кидается следом.

– А дальше что?

– А потом самый младший бельчонок научился говорить. Мало, правда. Говорил только «Дай», «Бей», «Ку-ку» и «Кушать».

– Правда?

– Правда.

– А потом?

– А потом я заблудилась в лесу и привезли сюда.

И неважно, что в прошлый раз я единственная спаслась во время кораблекрушения, а в позапрошлый – сбежала из Тюмени. Кто же виноват, что я не могу на самом деле прожить сорок жизней!

– Новенькая! Новенькая! – прокричало несколько голосов. И сразу же нас позвали в корпус.

Новенькую я отыскала на следующий день. Она ведь еще не знает меня, и с ней можно поговорить.

Я спрятала в карман шапку, потому что было тепло. Юрка сидел на скамеечке у крыльца. Я скормила ему пол-яблока Мудрости, найденного за забором и выковырянного оттуда палкой. Вторую половину съела сама. И тут увидела новенькую. Она бродила по тропинке совсем одна.

– Пойдем, я тебе кое-что покажу! – подлетела я. Она робко согласилась. Я отвела ее за корпус, куда, по правде говоря, ходить нельзя. Там росло потрясающее, мистическое, мое любимое дерево. Два прижавшихся друг к другу ствола, оплетающих друг друга ветвями, напоминающих фигуры обнявшихся людей.

– Я тут давно, – начала я свой рассказ. – Мне еще один дедушка эту историю рассказывал; он уже умер. Смотри. – Мы остановились у дерева.

– Какое странное, – тихо сказала она.

– Это не дерево, это заколдованные люди. Видишь? ОНИ жили на земле сто лет назад. Девушка и юноша. Они были добрыми и любили друг друга. Но однажды все вдруг стали ненавидеть друг друга, ругаться и убивать. Тогда они обнялись и превратились в дерево, чтобы их не убили, и чтобы не видеть всего этого. А расколдуются они тогда, когда на земле не останется ни одного злого человека.

– Значит, нескоро, – сказала девочка.

– Пойдем? – позвала я.

– Я еще тут посижу.

Я вышла на площадку. Если ее найдут, то ей попадет. И мне потом, потому что я опять наврала. И она не станет меня больше слушать. Жалко.

Я села на мокрую ступеньку пожарной лестницы. Мне было тяжело, отчаянно горько, что эту историю я всего-навсего выдумала.

1996

В семь часов вечера, сделав домашнюю работу и дождавшись родителей, Любаша своей размашисто-неуклюжей двенадцатилетней походкой шагала в гости к подружке.

Сумерки и моросящий дождь – что может быть лучше для романтичной влюбленной барышни? Любаша шла и улыбалась. Всему миру, дождливой улице, отражению фонарей в мокром асфальте, а особенно – предстоящей встрече с НИМ.

Любе несказанно повезло: любимый был старшим братом ее лучшей подруги Маши. Андрей Любашу восхищал до замирания сердца. Взрослый – 16 лет, это раз. Умный – слышала бы вы, на какие темы он вел разговоры с друзьями! Ну и конечно, самый красивый на свете: темные волосы, карие глаза, густые брови… Кроме того, он играл на гитаре и пел. И, что немаловажно в Любином случае, не избегал общения с младшей сестрой и ее подругой.

Сама же Любаша, еще не доросшая до возраста гадкого утенка, была обычной девочкой, разве что немного мечтательной и немного несовременной.

По неизвестной причине все модные течения обходили Любашу стороной. Впрочем, как и Марусю. Более продвинутые одноклассницы звали подруг «ископаемые», ухмылялись свысока, но особо не обижали. А Любе с Машей вполне хватало общества друг друга. И еще Андрея и Саши, Машиных братьев. Такой вот уютный и добрый замкнутый мирок.

Так все и продолжалось до поры до времени, пока Любаша вдруг не начала ощущать какое-то беспокойство, которое усиливалось в присутствии Андрея. В конце концов Люба призналась Маше в любви к ее брату. Та возликовала, принялась строить планы вплоть до внуков, и подбивать Любу на всевозможные интриги в меру своей испорченности.