Наталья Данилова - Павловские должны умереть

Вечер дня моего прибытия в усадьбе Павловских прошел в тишине. Казалось, что отравление молодой горничной должно было всколыхнуть весь дом, но оно волновало только меня. Управляющий Илья Ильич рассказал мне, что горничная Глаша давно обещала умереть, если возлюбленный бросит ее. Накануне смерти он прислал ей письмо, в котором сообщил о расставании. Недолго думая, Глаша нашла на кухне яд для крыс и приняла его в тот же вечер, стоя под окнами гостиной. Весь следующий день ее искали, и нашли, чему мы с Сашей стали свидетелями. На ужине я сидел за одним столом с господами Павловскими, и мог убедиться, что к смерти в этом доме либо привыкли, либо были к ней равнодушны. Все проявляли недюжинный аппетит в поедании щедро приготовленных блюд, и никто за столом ни разу не заговорил о случившемся.

Ночью мне не спалось. Сначала душный летний воздух врывался в мое окно, и каждый вдох давался мне с большим усилием. Я был совсем не привычен к жаркому запаху преющего поля и дурманному аромату ночного леса. Затем, когда мое усталое сознание стало проваливаться в дремоту, я стал слышать звуки. Далекие голоса приближались, и, наконец, я услышал воочию голос Аннушки. Моя невеста стояла в двух шагах от меня, в подвенечном платье и фатой за спиной. Ее руки в белых перчатках тянулись ко мне, она пела мне песню. Слов песни было не разобрать, но ее голос и она были так реальны, что когда стук в дверь отвлек меня от мира грез, я долго не хотел просыпаться. Моим ночным гостем оказался Саша. Я хотел отправить его спать, но он не хотел слушать увещеваний и, зайдя ко мне в комнату, сел в кресло.

– Я не могу уснуть. Вы тоже не спите, ведь так?

– Мне снился сон, когда ты постучал, – я все еще верил, что, если немедленно лечь спать, Аннушка вернется, и поскорее захотел избавиться от воспитанника.

– Что вам снилось? Не надо, не говорите. Взрослым всегда снится одно и тоже. Моему папочке все время снится несущийся поезд, он часто рассказывает нам об этом за завтраком. Он толкует это как предзнаменование будущих достижений, своих и России, конечно. Мой папочка большой патриот, так считают столичные газеты. Но мамочка толкует его сон как невроз, ведь однажды в юности папочку чуть не задавил поезд, когда он работал инженером. Мамочке снится сад, полный удивительных цветов. Она говорит, что видит рай, – Саша засмеялся так, что если бы он не был двенадцатилетним ребенком, я бы подумал, что передо мной циничный тип. – Рай, представляете? Разве мамочка, или кто-то еще могут знать, как выглядит рай? Может только Глаша. Хотя нет, наш батюшка, отец Варфоломей, он часто приходит к папочке, говорит, что в рай попадают только хорошие люди. А Глаша была злой, я ее не любил.

– Не нужно говорить так, – я пытался говорить с ним как можно меньше, может так, он быстрее уйдет спать.

– Потому что она умерла?

– И поэтому тоже. Ты не должен осуждать людей, разве отец Варфоломей не говорил тебе об этом?

– Он со мной вообще не говорит. Я даже из церкви сбегал несколько раз. Мамочка тоже ходит туда только потому, что папочка велит. Она там все время зевает и смотрит в пол.

– А твоя сестра?

– Не хочу говорить о ней! – Саша резко встал и направился к двери.

– Я обидел тебя? – я не знал, как говорить с этим необычным ребенком, или он просто казался мне странным, ведь с другими детьми я никогда не имел опыта общения.

Саша молча вышел. Весь остаток ночи я провел в размышлениях. Я думал о том, что я совсем не учитель, и не умею ладить с детьми. Думал о родителях, оставленных мною в Петербурге. Последней моей мыслью перед рассветом была мысль об Аннушке.

Следующие несколько дней прошли в работе. Саша запустил математику, не мог разобраться с дробями, и я потратил три дня, объясняя ему простейшие задачи. К слову, он быстро схватывал мои объяснения, хотя и не проявлял особого рвения к учебе. В усадьбе оказалась огромная библиотека, в хорошем состоянии. Мне было позволено проводить там свободное время, что я и делал с удовольствием. Книги помогали мне забыться, я нашел много редких экземпляров, за которыми охотился будучи еще студентом. В ясное субботнее утро Саша уговорил меня сходить к реке. Мы отправились в путь, прихватив с собой немного еды для завтрака. Путь наш проходил через деревню Серпино. И тут меня ждало первое событие, объяснения которому не найти. Саша бежал впереди меня, указывая дорогу и рассказывая о местных достопримечательностях. Их, кстати, набралось с полдюжины: разрушенный дом с привидениями, лес с неведомыми чудовищами, цыганский табор. Я хорошо понимал мальчика, ребенку так просто верить в чудеса. Нам на встречу выбежала старушка, вся растрепанная, с жуткими злобными глазами. Я не успел заметить, как она схватила Сашу за плечи и начала трясти, что было сил.

– Извел, извел Глашеньку, ирод! Проклятый! – она кричала на мальчика все сильнее. Чтобы высвободить его, мне пришлось ударить старуху, о чем я долго сожалел потом. Упав на землю, она начала рыдать в голос, кататься по земле и бить себя руками.

– Пойдем скорее, – шепнул я Саше, и мы побежали в сторону реки. Всю дорогу мы молчали. Наконец, я заговорил:

– Ты испугался? – я посмотрел на своего воспитанника, который все еще дрожал всем телом.

– Немного. Это мать Глаши. Она считает, что мы отравили ее. Она приходила к папочке вчера вечером, говорила, что в нашем доме поселилось зло, демоны окружили усадьбу. Папочка прогнал ее прочь. Но она пообещала, что сожжет нас дотла.

Я не нашелся, что ответить напуганному ребенку. Река, прозванная в деревни Воровакой, была безлюдной. Саша объяснил мне, что по местному поверью в этой реке водятся русалки. В тихие ночи они выходят на берег, и, обратившись прекрасными девушками, идут в деревню искать себе женихов. Каждому, кого встретят, они обещают вечную любовь, и если кто-то польщается и целует русалку, засыпает навсегда. Своих жертв русалки оттаскивают в реку, и съедают там заживо. Вороваку крестьяне обходили стороной, и, зайдя в воду, я понял, что все объяснялось холодным подводным течением, от которого у меня сводило ноги. Плавал мой воспитанник превосходно, в чем я убедился, наблюдая, как он умело нырял и появлялся на поверхности воды. Я сидел у края воды и моему взору открылись прекрасные виды желтых полей на другом берегу. Я всматривался в их ровное огненное течение, но видел совсем иное. Мы с Аннушкой стоим на берегу Невы поздней осенью. Она опирается на парапет мостовой, не смотрит на меня. Я не нарушаю тишины, наблюдая, как по Неве плывет одинокая лодка со старым рыбаком. Дождь начинает хлестать меня по щекам, вода в реке вспенивается и покрывается мелкой рябью. Пелена холодной воды не дает нам разглядеть другой берег, на котором возвышаются шпили Никольского собора. Аннушка вдруг вздрагивает и говорит едва слышно: «Я согласна!».