Николай Ольков - Книга любви. Собрание сочинений. Том 10

* * *

Когда Варюша на следующий вечер села в машину, я ждал вопроса о недавнем происшествии и уже приготовил рассказ с тонким намеком и на ее вину в случившемся. Ждал я напрасно. Она ни о чем не спросила. Ни одного слова не было сказано о письме, как будто она его не читала. Несколько вечеров мы ездили почти молча, нервная дрожь колотила меня, и сердце выпрыгивало.

Никогда до этого не видел многосерийных снов, хотя сновидения мучили меня еженощно. Теперь привиделась Варя, страстно влюбленная в меня, мы целовались принародно, и никто не обращал на нас внимания. После первого сна очнулся с головной болью, видимо, сознание не очень соглашалось с правдоподобием моих грез. Велико же было мое изумление, когда сон продолжился, мы с Варенькой катались на машине, собирали цветы в лугах моего детства, хотя она там ни разу не была, к тому же на дворе декабрь, и цветочные сны вообще в диво.

Потом это стало происходить каждую ночь. Я уже подумывал было поехать к знакомому невропатологу, понимая, что сны эти – не от хорошей жизни и добром не кончатся, но победило желание видеть ее в таких ситуациях, какие в жизни уже никогда не случатся. Странно, но мы не говорили во сне, просто она знала, что я хочу сказать, а я буквально слышал ее мысли. Обнимал ее и ласкал, как только умел, как научился за тридцать лет практики, она была послушна и гибка, порой загадочна, иногда игрива. Она была, наверное, такой, какой хотел ее видеть.

В очередной раз она явилась мне с животом, расстегнула халатик, точно так, как это сделала моя первая жена, показывая будущего первенца. Я осторожно обнял ее за располневшую талию и прислонил ухо к животу. От услышанного членораздельного «Папа, это я» мне стало весело, я поцеловал ее в пупок, отчего она радостно взвизгнула. Любопытно, что и во сне остался верен своей подозрительности. Вдруг отчетливо вспомнил, что дальше снятия лифчика дело у нас не доходило, откуда мог взяться ребенок, так круто определивший меня как отца?

Чудеса стали происходить каждую ночь на фоне все усиливающейся головной боли. Я понимал, что воспаленный мозг дает сбои и выдает фантазии в угоду подсознательным желаниям своего хозяина. Сны уже раздражали и утомляли меня, потому что не имели ничего общего с действительностью.

Ребенок появился как-то вдруг. В какой-то квартире, очень напоминающей снятую мною для встреч с Варюшей, оказались ее родители, сестры и братья, и я тут же, но только чужой и никому не нужный. Когда родственники исчезли, она сказала мне, что будет жить здесь, а я останусь у себя дома, потому что, видите ли, нельзя разрушать семью. Речь явно шла о моей семье, хотя в реальности я опять был свободен. Ребенка мне так и не показали, но я украдкой заглянул в кроватку и увидел в ней маленького голого коммерсанта Чукчу, который ехидно улыбался мне, обнажая желтые гнилые зубы.

Потом начались сцены ревности, в которых Варя гневно обвиняла меня в связях с женщинами, происходившими еще до ее появления на свет. Сцены были очень реалистичные, потому что в архивах мозга остались сотни семейных ссор, и по эпизоду из каждой могли обеспечить меня повторной нервотрепкой на несколько ночей кряду. Я решил все это прекратить, и поехал в больницу.

– Ты все чудишь? – спросил мой давнишний друг—доктор. —Дорогой мой, пора перестать прыгать козликом, тебе шестой десяток.

– Что ты мне посоветуешь как врач, а не как брюзга? Что хорошего в том, что ты оброс внуками и лопухами на даче? Я живу, как могу, как требует моя душа. Мы с ней не хотим стариться.

– С этой молодухой у тебя действительно далеко зашло? —выслушав изложение моих ночных кошмаров, спросил доктор.

– В том смысле, который ты имеешь в виду, не зашло, я даже не могу поцеловать ее, как следует. А вообще – очень далеко, я от нее полностью зависим, не могу без нее жить, жду вечера, чтобы получить свою дозу наркотика. Теперь вижу, что все это мешает мне работать, лишает рассудка, но сделать ничего не могу.

– Тебе нужен мой совет? Давай недельки две прокапаемся, почистим мозги, может, какая дурь и вымоется. Отдохнешь. А напоследок скажу вот что: заведи какую-то бабенку, чтобы твоя краля знала. Не всерьез, конечно, но ты же опять холостяк, так что никто не мешает. И напечатай в местной газете что-нибудь громкое, в депутаты изберись, короче, прославься. Помнишь, Пушкин сказал: «Чтоб именем моим твой слух был покорен всечасно». Поверь мне, она с ума сойдет от ревности, хотя, как ты считаешь, не любит тебя. Но такова женщина!

Мой доктор с литературным уклоном нагрузил меня процедурами, милые медсестры меняли одна другую с капельницами, шприцами, таблетками. Неделю я выдержал, потом попросил свои одежды, поблагодарил друга и поехал домой.

* * *

Из всего арсенала лечебных и профилактических средств, высказанного доктором, я твердо усвоил про альтернативную любовницу. Вся беда в том, что не было достойной фигуры. Все знакомые мне симпатии в тени Вареньки бледнели и терялись. С этими грустными мыслями я и явился к местам своих терзаний.

Хорошо попарившись в бане и побрившись, вошел в магазин с неисправимо виноватым видом. Варя не проявила ко мне никакого интереса. Выждав покупателей и оставшись один на один, спросил:

– Можно, я вечером встречу тебя?

– Можно, – односложно и бесстрастно ответила она. Дома долго обдумывал будущий разговор, но так ни до чего и не додумался, опять сел за компьютер и быстро изложил все, что меня волновало.

В машине она осталась верна своей манере поведения: тихое приветствие и молчание, лицо повернуто к стеклу дверцы, за которым ничего не видно.

– Ты ждешь кого-то?

– С чего вы взяли? Просто смотрю.

– Мы не виделись много дней. Тебе нечего мне сказать?

– Нечего.

Тогда я остановил машину, включил большой свет в салоне и положил перед ней свернутый лист. Она молча развернула его и стала читать. Это было еще одно письмо, выстраданное ночью и способное, по моему разумению, внести ясность в наши отношения. Варенька читала без видимого интереса, так читают сводку погоды или объявления о продаже, когда денег нет, а время девать некуда.

* * *

– Варя, готов тысячу раз повторить, как ты дорога мне, как важны эти минутки рядом с тобой. Но ты сама-то определись, наконец. Я не прошу любви, ее не будет, если не случилась сразу, да и грех мне рассчитывать на взаимность. Но ты можешь сказать, что будет завтра? Ты не говоришь «нет», тогда скажи решительно «да». Ты можешь?

– Не могу, – ответила она и вышла, не попрощавшись.

Я редко бываю в таком диком состоянии. Всю ночь просидел за столом, сочиняя ей грубые письма, но они всегда заканчивались признанием в любви и ожиданием примирения и взаимности. Под утро понял, что писать нет смысла, бумага никогда не была лучше прямого общения. Да и чего я хочу? Заставить молодую девушку хорошо относиться к мужчине, который старше ее отца? Глупости, невозможно добиться этого убеждением, но цепляюсь за соломинку, придаю слишком большое значение тому, что она не гонит меня, позволяет взять за руку и даже поцеловать щечку.