Анатолий Малиновский - В уездном городе

А ведь он приехал сюда, на окраину империи, не только для учительской деятельности. В первую пору он сам для себя осознавал, что приехал сюда с одной только целью – для агитационной работы среди местного населения: крестьян, немногих рабочих. Собрал с собой нужные книги и материалы, готовил статьи для выступлений, но потом как-то это всё отошло, под спудом размеренной жизни, тиши и отделенности от бурных столиц. И Петербург, и Киев, и Харьков – это было далеко, и казалось ничего общего с этим городком не имеет, ни с его проблемами, ни с его радостями. Здесь люди жили своей жизнью и до перемен, и до революций им дела не было.

Возможно, утихомирил его страсти сам этот городок. Никакими достопримечательностями он среди других не выделялся – обычный уездный город, которые в большом количестве разбросаны по всей обширности империи. Бурлящая жизнь центральных улиц и умеренная всех других. Конечно, и здесь были свои легендарные личности, как то великий хирург Николай Пирогов, проживавший в одном из здешних близлежащих сел – Вишня. Впрочем, и всё. Хотя за год, здесь проведенный, можно было увидеть, что город растет, расширяется, возникают новые красивые дома, строятся мосты, работает паром. Фабрики и заводы открывают свои врата, зазывая рабочих. Театр, магазины, ресторации, рынки. Быть может, если пойдет такими темпами, то скоро и он обретет статус губернского города, а пока только начинает приобретать очертания. Может от этого и люди здесь немного, как бы законсервированы, не перевалили еще рубеж нового столетия, и остались жить по тем же правилам и законам, не обращая внимания на новые веяния и идеи.

Наверное, стоит сказать еще об одном пункте, толкнувшем Николая ехать в такую даль – это то, что в этом месте была черта оседлости, а значит тут проживало беднейшее еврейское население, которым был запрещен выезд за данную территорию, в другие города. Оно было обделенно наиболее, не имевшее никаких перспектив вырваться из границ своих крохотных гетто. Еще будучи студентом он много был наслышан о том, что истинных революционеров нужно искать среди евреев, так как им-то нечего терять и они готовы изменить этот мир во имя лучшего. Но для этого среди них нужно проводить серьезную, кропотливую работу. Да и история революционного движения это подтверждала. Учитель думал, что найдет здесь соучастников и сподвижников, но те не очень яро восприняли его попытки просветительства и вербовки, и в дальнейшем он сам от этого намерения отказался. Ему оставалось, что наблюдать, как еврейские молодчики сколачивались в банды, и таким- вот способом зарабатывали на пропитания себе и своей большой родне. Ему тогда становилось жаль, что всю свою силу, энергию и волю они тратят в преступных делах, а не в другом, более нужном, благородном и справедливом деле.

Когда Григорьев с полными вёдрами возвращался домой, он услышал, как его окликнул женский голос:

– Николай Тимофеевич, постойте!

Григорьев обернулся и увидел свою соседку, которая несла корзину, полную цветов, видно на продажу.

– Ох, господин учитель, за вами-то и не угнаться! – сказала она.

Николай поставил вёдра наземь, так как понял, что разговор возможен долгий, ведь Кокошина поболтать любила, да и ее длинный нос не чурался ни одной плохо запертой двери.

– Добрый день, Людмила Ивановна, вы, как погляжу, на рынок собрались? – и он кивнул на цветы, что лежали в корзине.

– Ой, Николай Тимофеевич, от вас ничего не утаишь, сразу видно человек ученный. Да ведь весна, молодняк хочется порадовать.

Григорьев хотел было спросить – и сколько такая радость для «молодняка» стоить будет, но сдержался, так как понимал, что такой укол Кокошина запомнит, и злословить о нем будет – и при случае, и при отсутствии иного. Вместо этого проговорил.

– И это правильно Людмила Ивановна. Молодежь – это наше будущее, поэтому нужно воспитывать в ней хорошее. – Николай знал, что подобные речи таким, как его соседка, нравятся. – Извините, вы меня окликнули, вы что-то хотели, или быть может, вам помочь?

Кокошина от чего-то сконфузилась и ее лицо стало цвета бутонов в ее корзине.

– Бог с вами, Николай Тимофеевич, вы не подумайте ничего такого. Просто с утра в церкви была, так вот, проходя мимо Почтово-Телеграфной конторы, случайно узнала, что вам пришло письмецо. А так как почтальон захворал, то оно к вам не скоро дойдет. А вдруг там что-то важное…

Кокошина лукаво подмигнула.

Но Григорьев пропустил мимо внимания ее жест, и немного озадаченно переспросил.

– Людмила Ивановна, а вы точно знаете, что письмо для меня?

Соседка нахмурила брови и обидчиво ответила:

– А вы сходите, не поленитесь, в контору и тогда узнаете точно – права я или нет!

Она картинно развернулась и зашагала в сторону бульвара, где немедля должна была развернуть свою торговлю.

Николай же, махнув ей вслед на прощанье головой, мрачно подумал – вот и началось.

Что и говорить – город хоть и не был шикарен и велик, но был по своему прекрасен и доброжелателен. Быть может – красив в своей скромности и умиротворенности.

Почтово-телеграфная контора находилась на улице Большой Дворянской в самом центре городка, а это означало, что Николай в который раз мог полюбоваться неприхотливой архитектурой здешних построек, а также атмосферой, царившей в самом эпицентре здешней жизни…

По мере его продвижения скромные избы сменились другими, более прочными и более просторными строениями. Были здесь и дома весьма зажиточные, где проживали недавно приехавшие, фабриканты. Кругом было зелено и красочно. Солнечные лучи играли в еле трепещущих на легком ветерке листьях яблонь и вишен. Кое-где попадались и более вековые деревья, которые своей мудростью и опытом, вносили немного серьезности в этот почти летний день. Дальше пошли магазины, скобяные лавки, экипажи с лошадями. Газетчики уже и здесь развернули свою деятельность, носились по улице, от дома к дома со своими свежими сенсационными, новостями. Дамы в легких платьях прогуливались, с важного вида мужчинами. Бегали еврейские мальчишки, постоянно друг другу что-то покрикивая на своем, чужеземном, древнем языке. Молоденькие девицы прохаживались, предлагая всем и каждому сладости за несколько монет, которые в весьма художественном беспорядке были разложены на подносе. Продавцы лимонада зазывали покупателей, ежеминутно напоминая о жажде, душившей их. Рядышком, изредка в рой звуков вкрапливался польский говорок. Щекотали и звенели повозки. Чем ближе к рынку, тем публика становилась всё более резвой и разномастной. Тут и там торговались покупатели и торговцы, состязаясь в том, кто-кого быстрее одурачит и проведет.