София Кульбицкая - Профессор Влад

Но скоро это «нездоровье» вошло у него в привычку. Я – повторюсь – училась неплохо, была в классе на хорошем счету, и вот как-то раз Вере Николаевне, нашей географичке, пришло в голову подсадить меня к оболтусу Боровкову, чтобы я на него «влияла». Увы, не успела я переехать, как выяснилось, что я – куда более циничная и опасная хулиганка, чем мой будущий подопечный… – К Боровкову, Свиридова! Я сказала к Боровкову, а не к Иванову! К Боровкову, а не к Лепетухину!! К Боровкову, а не к Сивых!!! – и тэдэ и тэпэ, и всё это под гомерический хохот моих жестоких однокашников, чей ассортимент не успел исчерпаться прежде, чем разгневанная Вера дошла до кондиции – и с воплем «Больная!!!» за шкирку перетащила меня к парте Боровкова (теперь уже не для его перевоспитания, но потому, что «идиотов лучше держать ближе друг к другу, в резервациях»). Но, ясно видя гибель своей репутации, я, тем не менее, не понимала, в чём же провинилась (хихикающий в кулак Генка Боровков молчал как партизан), и после уроков поспешила выяснить это у дяди. Но вместо того, чтобы толком объяснить, чем же я «больна» (а я и раньше слышала дома туманные разговоры о какой-то своей таинственной болезни, но, чувствуя себя прекрасно, не придавала им значения), тот снова заявил, что я говорю глупости, после чего сам же по-идиотски сострил, уродливо переиначив пушкинскую строфу: «Дитя моё, ты не больна! Ты просто, просто – влюблена!» – чем довёл меня до слёз. Тогда к нему вернулось обычное миролюбие и он, ласково погладив меня по голове, заявил: – Это раньше ты была больна, а теперь добрый дядя Ося тебя вылечил.

Он лгал! Ещё неделю назад я сама слышала, как он плаксивым голосом описывает родителям нашу поездку в Палеонтологический: как после долгого, мучительного ожидания подошел троллейбус, как он, Ося, юрко заняв два места, закричал: «Юлечка, Юлечка!» – и как тяжело ему было наблюдать за «несчастной калекой» (это я!), что, широко раскрыв непонимающие глаза, ощупью пробирается по салону, глядя мимо «родного дяди», потом на него и снова мимо – слыша, как говорится, звон, да не зная, где он (а легко сказать: на дворе стоял март, и дядя Ося был одет в драповое пальто и добротную пыжиковую шапку «как у всех») … Тут я вспомнила, как недавно он, заявив, что я должна «сближаться с коллективом», заставил меня взять в школу трехкилограммовый пакет «Мишки Косолапого», чтобы угостить ребят, – но гуманитарная акция получилась какой-то нелепой: мимо парты потекла круговая очередь потенциальных «друзей», прослышавших о бесплатной раздаче, на каждом – синий форменный пиджачок и каждый уверяет, что его-де обделили, и уследить за этим никак нельзя, да, собственно, и незачем, и хочется только одного – чтобы запас конфет, достатоШный, чтобы вызвать аллергию на сладкое у всей школы, включая преподсостав, поскорее иссяк… То, что надо мной издеваются, от меня не ускользнуло, хоть я и никак не могла сообразить, в чем именно издёвка; но, когда я решила выяснить это у дяди Оси, тот снова заявил, что я «всё выдумываю». Словом, было ясно, что Оскар Ильич, так сказать, играет со мной в дурака – вот только зачем?..

Когда я, наконец, это поняла – сама дошла, своим аутичным умишком! – мне пришлось ещё несколько дней проваляться в постели в сильнейшем жару, до причины которого районный педиатр доискаться так и не смог; а между тем – NB, коллеги! – это очень любопытное свойство моего организма. Любое сильное эмоциональное потрясение тут же откликается в нём резким скачком температуры, не сбиваемой никакими лекарствами, а иногда вызывающей бред… В тот раз я, по-видимому, тоже бредила – судя по тому, что Оскар Ильич, который сам вызвался дежурить у моей постели, ещё долго косился на меня с опаской и избегал задушевных разговоров. Со временем мы вроде как помирились, – но внутри себя я затаила глубокую обиду на дядю, по-детски не прощая ему предательства. Я и впрямь считала, что он поступил подло, скрыв от меня суть моей странной болезни – вернее, её последнего симптома, – а, значит, не дав мне шанса излечиться полностью; тогда я и не подозревала, что в один прекрасный день это обернется для меня благом. Ведь если бы все, и ваши тоже, лица, уважаемые коллеги, не казались мне абсолютно одинаковыми (как китайские или японские – здоровому европейцу, смеётся мой названый брат Гарри) – разве я была бы сейчас так упоительно счастлива?..

3

Я слегка преувеличила, назвав сходство между людскими лицами абсолютным : это, конечно, не совсем так. При желании (возникающем, в общем, не так уж часто) различить их, в принципе, можно – обычно с помощью двух-трёх простеньких приёмчиков, не требующих особой концентрации. Вот, к примеру, моё ноу-хау – так называемое «овеществление», которое я изобрела лет в одиннадцать, как-то вдруг осознав, что взрослой девушке, какой я вот-вот стану, вряд ли стоит выставлять себя на посмешище. Механизм его прост: достатоШно только забыть, что лицо – это лицо, и попытаться взглянуть на него, как на что-то абстрактное, неживое; тогда в нём проявятся вполне конкретные детали, за которые можно зацепиться. Скажем, с тех пор, как я обнаружила, что дядины глаза до жути похожи на пятую и восьмую бусины от застёжки соответственно, жалостные сцены в троллейбусе прекратились навсегда – уж своих-то любимиц я отыщу в любой толпе, в любой час-пик…

Или вот ещё пример. В районной библиотеке, где я провела полдетства (все аутисты любят читать, если, конечно, знают буквы!), заседали посменно две дамы-треф: первая – очень добрая (она всегда подбирала мне что-нибудь интересненькое), вторая – сущая мегера, которой я боялась до смерти. Обе носили массивные роговые очки и седой пучок!!! Что ж, средство и тут мне помогло: кожа злобной, оказывается, ловко мимикрировала под ткань любимой маминой блузки («жатая, модная!», с нежностью говорила та), ну, а во рту у добродушной жили чудесные, ярко вспыхивающие при улыбке золотые резцы…

Всё бы хорошо, да вот беда – бывают случаи, когда овеществление не срабатывает. Например, когда я попыталась применить его к себе самой, меня постигла обиднейшая неудача. В круглом, сероглазом, с прямой чёлкой девичьем лице, тупо глядящем из зеркала, я так и смогла найти ни одной зацепки – даже глаза-бусины были точь-в-точь дяди-Осиными! – и после ряда пустых попыток махнула рукой на свою затею. В сущности, мне, как и любой девочке, гораздо интереснее было бы узнать, как я выгляжу в глазах других, нормальных людей, «симпатичная» я или «уродина» (понятия, увы, для меня тёмные). Но и тут я потерпела фиаско: отец уверял, что для него я всегда буду красавицей, – что, конечно, обнадёживало, но как-то не слишком; мама, брезгливо морщась, советовала поменьше вертеться перед зеркалом, ну, а дяде Осе с некоторых пор вообще стало не до меня…