Нина Визгина - Там, где кончается асфальт. Повести и рассказы

За домашними огородами возвышался огромный деревянный сарай, вдоль него шел просторный всегда пыльный настил. Он оказывался вровень с вагонами, которые подгоняли к складу для разгрузки. Сюда доставляли цемент, песок и тому подобное. Здесь нам было неинтересно.

Наша база представляла собой отдельный замкнутый мир. Со стороны города территория была огорожена высоким забором и охранялась по ночам. Дед мой работал здесь сторожем. На дежурство он выходил с ружьем и сторожевой собакой. Тяжелое ружье было больше меня, а собак имелась целая свора. Песиков держали в отдельном помещении, и детей туда не пускали. Начальницу базы все звали мадам Таракановой или просто Тараканихой. Летом кучер возил ее в легкой деревянной бричке. Такую таратайку я потом видала только в кино. А зимой я ее совсем не помню.

Время было трудное – послевоенное, бедное и голодное. Наши взрослые жили своей жизнью – не жили, а скорее выживали, а мы, дети, росли как бы сами по себе. Видимо, родители считали, что в отгороженном, охраняемом месте с нами ничего худого случиться не могло. И возможно, именно эта предоставленная без ограничений свобода забирала от нас столько энергии, что на капризы и проступки нас просто не хватало.

Далеко за внешней железной дорогой простиралось настоящее болото. Это потом, спустя десятилетия, его осушат, разобьют сады, снесут их и построят огромный жилой массив. А пока там был простор, росли камыши, цвели лилии и кувшинки. Каждое лето мы отправлялись туда за цветами. Но болото уже начинало мельчать, слой тины на дне с каждым годом увеличивался, и однажды меня основательно стало засасывать. Страха не было. Наверное, детям не дано в полной мере сознавать грозящую опасность. Может быть поэтому, совсем не паникуя, я и выкарабкалась самостоятельно, просто очень неприятно было находиться в жидкой грязи почти по пояс. Лилии крепко держались стеблями за дно. Цепляясь за них, я и выбралась на берег. Но неприятное ощущение трясины запомнилось на всю жизнь. В болото я уже не лезла никогда.

Еще помню там длинный ручей, вернее канаву. Ее вырыли специально, чтобы вода из болота уходила по руслу, а не разливалась на лугу, где пасли коров. Мостик через канаву был узеньким в одну доску. Если прыгать, доска пружинила, а вода сверкала на солнце. Однажды Лидка подпрыгнула и пролетела мимо, прямо в воду, где для взрослого воды по пояс, но для нее оказалось с головой. Никто из нас в то время, конечно, не умел плавать. Но мы всегда были предоставлены сами себе, и мне и в голову не пришло, что надо кого-то звать. Смутно помню, как спустилась в канаву и вытащила девчонку за подол платья. От испуга или от неожиданности, но она даже не нахлебалась воды. Родители так ничего и не узнали о нашем мокром приключении. Платья мы тут же застирали и высушили прямо на себе под лучами весеннего солнца.

А платьишки были очень красивые, белые с цветными петушками, и носочки на нас были белые, потому что гремел праздник 1 Мая. В те годы это было почти лето, и мы с родителями к тому времени уже успели вернуться с демонстрации. Телевизоров тогда никто у нас не имел, взрослые во всю гуляли за столом, а дети развлекались, как могли. Мы резвились в своем особом бесхитростном мире – с весенними бабочками, зеленой травкой и неограниченной свободой.

В наивном волшебном детстве, отгороженном от внешнего мира, прошли мои первые восемь лет. Даже посещение школы в младших классах было просто кратковременным выныриванием из этого волшебства.

***

Все кончилось внезапно в то жаркое лето после окончания второго класса, когда я впервые поехала в пионерский лагерь. Оказалось, что существует другой детский мир, где все расписано по часам, где тобой все время командуют, и сверстники твои могут быть жестокими, а взрослые суровыми. И спать приходится в огромной палате, где таких как ты – еще двадцать девчонок.

А начало поездки обещало быть таким замечательным. Мама работала недалеко на большой автобазе, где было много каких-то складов и машин, и должность ее называлась очень загадочно и непонятно «диспетчер-экспедитор». Там и дали ей путевку для меня в детский лагерь. Но на автобус, который увозил детей в нашу смену, я опоздала, потому что в тот день маме внезапно стало плохо. Только потом, много позже, я узнала, что в то время она ждала ребенка.

Отец тогда находился в очередной командировке. Я так редко вспоминаю о нем, потому что почти не помню его присутствия в своем детстве. Он служил в каком-то военном ведомстве и постоянно был в разъездах. А жили мы с его приемными родителями, которые приютили парня, когда вымерла от какой-то заразы вся его деревня еще в довоенное лихолетье. Голод пригнал его мальчонкой в наш город, куда добирался он в вагоне, груженом картошкой. Так и прибыл на овощебазу, здесь и нашел его дед и приютил. Своих детей у них с бабкой не было, так как подорвала когда-то его жена свое здоровье женское на народной стройке гигантского завода.

Маму мою отец привез из очередной командировки с Дона. Была она тоже сиротой, мыкалась там после войны по чужим углам и потому рада была выйти замуж и уехать, чтобы основать свой собственный дом. Вот и стал таким домом для нее наш флигель внутри овощной базы. Но радость в семье закончилась для нее с моим рождением, так как родилась я, девочка, а мужу нужен был только сын. Из своих поездок он иногда привозил подарки старикам и жене, мне же никогда. Во всяком случае я этого не помню. Поскольку я не знала, как живут дети в других семьях, мне и в голову не приходило обижаться на него. Я принимала все как должное и жила спокойно в своем обособленном мире.

И вот я, дождавшись приезда скорой помощи и пообещав маме, что обязательно уеду в пионерлагерь, поспешила к ее проходной, откуда должны были отъезжать служебные автобусы. Старый чемоданчик с вещами больно колотил по моим разбитым коленкам, но я упорно продолжала тащить его по пыльной жаркой дороге. И все-таки опоздала. Я еще успела увидеть хвост последнего автобуса в колонне, но никому не было дела до чужого опоздавшего ребенка. Поставив чемодан на землю, я присела на него и даже не заплакала, а просто закрыла глаза и сжала зубы от безысходности.

Неожиданно кто-то негромко меня окликнул. Я открыла глаза – рядом стоял невысокий мальчишка. Он смутно показался мне знакомым. Ну, конечно, я видела его на переменах в школе, и даже вспомнила, что звали его Павликом. Он учился в параллельном классе, и, скорее всего, был моим одногодком, хотя едва доходил мне до плеча. В школе этот паренек был известен тем, что только за ним после уроков приходила персональная машина его отца. Черный блестящий автомобиль на школьном дворе казался сказочным творением из другой жизни.