Анатолий Шерстобитов - ПРО УРОДА и прочих. Четыре книжки под одной крышкой

Но потом, когда зализывали раны, все же больше вспоминали тот, предварительный поединок, вот где был, по общему уверению, цирк так цирк!.. Два паука, как они сплетутся, как начнут кататься на земле, визжать и царапаться, кусаться и рвать на себе одежонку!.. Нет, такую клоунаду надо было только видеть, закатывался братик при рассказе, обсказать же просто невозможно. Но потом, вдруг, Дикон от поединков стал наотрез отказываться, раскусил, по всему, что посмешище, что драка-то и на драку не была похожа, так одна пародия. Но он вел в счете, и потому Феська давно искал случая сквитаться.

Ну, а Вова в тот день подкупил лучку, загрузил его в дурацкие ранцы Макнамары, сняв пробы у мешочниц, набил карманы семечками и навострился было домой, как увидел столпотворение на автостоянке – спектакль. Какой-то колхозник, красномордый жлобина, матерился на всю округу, явно поддатый, безуспешно топтал заводной рычаг безмолвного «ижака». Когда нога у него уставала, он энергично долбил кулаком, что чуть меньше среднего глобуса, по темени супругу, сидевшую в коляске. Голова у той сильно моталась вниз, и зрители спорили, что сначала – расколется шлем, или оборвется шея.

Баба даже не защищалась, только негромко блажила и уговаривала своего Коленьку бить ее еще старательнее. Оказывается, потеряла дуреха деньги, какие наторговала на гусях, а может и слямзил кто, рублей двести. Коленька к ее уговорам прислушивался, а от досады на ее стойкость ткнул разок помимо шлема, в лицо, и баба умолкла – отключилась.

Спектакль стал неумолимо вянуть, разочарованные зрители намерились было расходиться по своим очередям, но тут на арену выскочил Дикон!.. Рыцарь, гладиатор, гамлет! Где-то же рядом госпожа сердца, есть шанс высверкнуть.

С ходу он заехал колхознику в ухо, сделав это буквально в прыжке, из-за роста, зашипел по-змеиному, сунув руку в карман, что, мол, истыкает в сито шилом, если тот не уймется, не перестанет увечить бабенку.

Жлоб от такой аномалии уронил на грудь челюсть. Струхнул, заозирался, словно ища подсказки, на всякий случай заизвинялся перед народом, супругу беспамятную стал бережно теребить за ворот, скажи, мол, Маня, им всю правду, что все по закону. Та очнулась и закивала, подтирая розовые сопли, да-да, мол, все – полнейший ажур, и стала снова умолять Коленьку убить её на месте. Коленька несколько воспрянул от такой поддержки и несколько сурово насупился на Дикона, не лезь, мол, в наш интим.

Я же, винюсь, не удержался и посоветовал, не трухай, мол, тезка, не пасуй, обрывай уши чухонцу, пока есть возможность, пока действительна справка с психлечебницы. Тут завиднелся милиционер, и жлоб совсем размяк, стал торопливо утирать глобусиком лицо Мане, клясться окружающим и Вове лично, что не позволит себе более некорректности к даме на людях.

А тезку после геройского поступка, метров за двести от базара ждал сюрприз – засада Феськи с телохранителями. Порезвились они тогда знатно, могли бы знатнее, да вмешался Макнамара, поднял хай на всю округу, один из телохранителей ахнул в него с самопала, но промахнулся, после чего, естественно, они убежали.

Вот так со взаимными любезностями мы тогда и жили. Невзирая на молитвы и старания Вовы с его помощниками работа у меня спорилась. Видя же мои старания и плоды труда, меня вскоре ввели в состав бюро райкома, по итогам смотра боевитости наша комсомольская организация стала аж второй в области по своей группе. А сам Дикон, неожиданно, как всегда в своей экстремисткой манере, ударился в учебу, объявил, что закончит вечерку на год раньше, экстерном, и поступит в университет, на юрфак. Вот так, мол, знайте наших, сегодня по банькам и погребам, а завтра – адвокат!

Почвой же для такой вспышки, судя по всему, послужила пробуксовка в отношениях Вовы с Верочкой, ибо та, в одну из последних встреч, объявила, что он – подлец, каких мало, это надо же, мол, додуматься, распустить сплетню, что она с ним совсем накоротке, то есть позволяет ну все-все-все, любит, словом, его, отважного юношу, и в скором будущем они должны поспешить в ЗАГС. Конечно же, серьезно этот бред восприняли далеко не все, но, тем не менее, на каждый роток ведь не накинешь платок, в общем, говоря классическим слогом, тезке с того дня в приеме было отказано.

Укоряя же Вову в столь подлой клевете, Верочка адресовала его расходывать пыл своего жаркого сердца на другую, еще более неотразимую даму, Ксенюшку, о связи с которой ей так живописали доброжелатели. Но если Верочка сумела сдержаться от рукоприкладства, хоть ей это и зуделось сделать, то педоБогиня при встрече до этого дала-таки ему пощечину, посоветовав не делать больше попыток вторгнуться в ее жизнь, сколь неприглядной бы она ему не показалась.

Так коротенько о Ксенюшке. Ей чуть за тридцать, безмужняя. Общаться с этой бабенкой Вова старался в темноте, ощупкой, если же партнерша по забывчивости или нечаянно свет включала, то Вова сильно гневался, смак общения враз сходил не нет. Дело в том, что личико у Ксенюшки было, ой-е-ей! каких мало, съеженная какая-то рожа, малю-ююсенькая с коричневыми разводами по краям и щедро конопатое, носик у Ксенюшки пуговкой, волосенки реденькие, мочалистые, ушищи же большие оттопыренные, как паруса от ветра в затылок, а еще у нее был большу-уущий, по-рыбьи безгубый рот и в нем штук полста мелких зубов, настолько мелких, что при улыбке они пропадали, затмевались деснами. Бр-рр!..

А вот глаза у Ксенюшки были неплохие, жидкоголубые, правда, порой, при жестком свете казались даже белыми, будто у сорожки, подсматривающей из ухи, неглупые глаза, печальные, скорее, от осознания малой привлекательности. Зато фигурка у нее была просто отменная, загляденье не фигурка – крепкая, ладная, со стройными ножками, конфетка! цены бабенке не было бы, нарасхват пошла бы наверняка, кабы на личико ей маску какую организовать щадящую, замаскировать хоть маленько под нормальное лицо. Ох, и рожа!.. Вот тут и разберись, так что же все-таки лучше – писаная красавица с туловищем от бегемота, или эта «конфетка», кому на люди желательно выходить только в противогазе.

На окраину нашего поселка, в хатенку Ксенюшки, наш Вова прокрадывался ближе к полуночи, чаще после односторонних свиданок с Верочкой, иззябнув до хруста кишок на тополе у ее окошка, мудро заключая, что духовное общение самостоятельно от физического, а пресытясь на стороне плотью, умаляешь жар неразделенного чувства. Ксенюшка охотно привечала его, как и многих ребятишек, кто до армии проходил здесь ликбез, чем и хозяйка для себя восполняла в какой-то мере дефицит на всамделишного постоянного мужчину.