Олег Игнатьев - Мерцание

– Я ужин приготовила, – сказала она.

– Спасибо, – ответил я, и снова её голос сладким туманом обволок моё сознание.

– Пойдём?

– Да, – я улыбался.

Мы прошли в просторную кухню, окно которой, как и окно её спальни, выходило на пустырь, где города уже не было, и казалось, что и остального мира нет, а только перелески да унылые луга тянутся до горизонта, где и сливаются размазанной синью с блеклым небом. А дальше – рай. Или ад. Сейчас казалось, что только одна дорога существует из этого города – через бесконечный пустырь – в бесконечность неба. Секунда – шаг, шаг – секунда. Старомодные часы на стене громко отсчитывают мгновения. Каждое мгновение без сделанного шага – путь в забвение, каждое мгновение без сделанного шага увеличивает расстояние через этот пустырь. Кажется, что эти часы не торопятся, что они отсчитывают секунды медленнее, чем льётся само время. Для вечности секунды не важны, для вечности время ничто…

– Вкусно? – улыбнувшись, спросила она.

– Очень, – ответил я правдиво.

Мы сделали по нескольку глотков красного недорогого вина и, закусив немного, сидели сейчас друг против друга. Я прикоснулся к её руке. Она смотрела мне в глаза, и я смотрел на неё. Необычайная лёгкость и ощущение свободы, пришедшие сегодня на смену унынию и апатии, захватившим меня несколькими днями ранее, владели сейчас мной.

Всё так же глядя на меня, не меняя выражения лица – и это было немного странным – она спросила:

– Ты хочешь уехать отсюда?

Вопрос был несколько неожиданным, но я знал на него ответ.

– Да, – не колеблясь, ответил я спокойно.

Она отвела взгляд в сторону. Посмотрела в окно.

– Милая, сейчас, в данное время, я с тобой, мы вместе. Зачем забегать вперёд. Придёт время уехать – я уеду. Может быть, с тобой, может быть, один… мы ведь даже не знаем, что будет через минуту, так зачем думать о том, что может случиться когда-то.

– Ты прав. Просто я всё время думаю о будущем. А сейчас, когда встретила тебя, думаю о будущем с тобой. О нашем с тобой будущем.

– Не думай о будущем, живи настоящим. Я тоже до недавнего времени то прятался в прошлом, то убегал в будущее… Буду ли я в твоём будущем – неизвестно, а в настоящем я есть. Прямо здесь, сейчас и с тобой.

– Тебе этого достаточно?

– Да.

Я встал из-за стола, она вслед за мной. Не говоря ни слова, я увлёк её в спальню, где белыми благоухающими свежестью простынями ждала нас приготовленная уже постель.

Она была моложе меня. Первая женщина, которая была моложе меня. Я не беру в расчёт короткие интрижки бурной молодости, когда женщины облетали с моего букета точно лепестки отцветших роз. Я говорю о тех, что остались навсегда в моей памяти, светом своей любви озаряя мою жизнь. Все эти женщины были либо моими ровесницами, либо старше меня и порой много старше. Этой же моей возлюбленной было всего лишь девятнадцать лет. Стоит ли опускаться до эпитетов, когда женщине только девятнадцать лет?! И всё же: не бархатистая, нежная кожа, не юное тело, не большие серо-голубые глаза и не волнующе-возбуждающие стоны в наших коротких ночах влекли меня к ней, а влекло меня к этому тонкому юному деревцу, в одночасье распустившемуся всеми своими прелестными цветами, нечто иное, что передать обычным, вербальным образом невозможно. Такое возможно только почувствовать, но чувства свои в точности пересказать не сможет никто, чувства описанию неподвластны, иначе они превратятся в математику, или того хуже – в статистику, а это всё – мёртвые науки. Настоящие же чувства мёртвыми быть не могут. Иногда их можно передать через ощущения, которые в свою очередь можно показать лишь отдалённо, при условии, что ты способен созерцать, и понять их сможет только созерцающий то же самое.

Сейчас, глядя на это воплощение нежности и грации, я вспомнил себя в прошлом. Я сидел на постели, окно было открыто, лёгкий ветерок колыхал прозрачную штору, и она обнажённая стояла напротив меня, но меня уже не было здесь…

Когда-то я был одиноким молодым деревом в степи. Тогда меня обдували ледяные ветры зимой, жгло солнце летом и редкие дожди хлестали холодными струями моё загрубевшее тело. И так было много лет, очень много лет… За те годы я научился радоваться и этим ветрам, принимая их ярость, как желанную свежесть после долгих дней нестерпимой жары, и жаре после зимних лютых морозов. И пил с благодарностью воду небес, что из разорванных чёрных туч лила свои струи. Ветер сплетал эти струи в тугие плётки и хлёстко бил ими моё стройное тело. А то вдруг разбрасывал их рваными нитями в разные стороны. Но я был рад этим ледяным потокам, этой живительной влаге поящей меня, рад не смотря на жестокость матери-природы рождённую добротой Существования. Я был рад Жизни.

Тогда я ещё не был человеком, даже зверем не был. Но уже не был и камнем. А доброта и сила Бога, заполняющего собой безвременье и бесконечность Вселенной, наполняющего собой каждую клетку Мира, позволили моему сгустку энергии, как и многим другим подобным мне энергиям, бесконечным множеством огоньков мерцающих в глубинах космического океана и кем-то называемых душами, перейти на новый уровень существования, где новые ветры, и новая жара, и новые холодные дожди снова стали основным, главным для роста более совершенного существа, оживлённого ещё более мощным сгустком энергии, способным в человеке духа высшего уровня совершить однажды прыжок и… раствориться в бесконечности, чтобы уже никогда не быть и быть всегда. А пока я был одиноким молодым деревом в степи…

– Милый, – услышал я её голос, – мне показалось, тебя здесь нет. Мне стало так страшно, а ты молчал. Ты молчал и тебя, словно, здесь не было.

Она сделала шаг к кровати, села на неё, наклонилась ко мне и прижалась. Она дрожала.

– Я люблю тебя, – говорила она, – люблю.

– Я люблю тебя, – отвечал я, – люблю.

Я лёг поверх одеяла на спину и повлёк её к себе.

– Иди ко мне, милая. Ляг рядом, – уже шептал я.

Мы лежали в постели и смотрели в окно. Последняя тучка ушла прочь, и теперь полная луна, подвешенная кем-то в поднебесье, ярким белым фонарём освещала верхушки деревьев на дальней окраине пустыря.

– Если бы не ты, я сошла бы с ума в этом городе. Я здесь родилась, жила здесь всегда, он мне нравился… до поры… но теперь с каждым днём он становится всё более чужим. Я его уже почти ненавижу… – пауза. – Почему так?

– Просто это пространство становится для тебя тесным… примитивным. Ты развиваешься, а пространство нет. Оно мал о для тебя и его хватает только людям, которые боятся нового. Оно соответствует той энергетике, которую наработали живущие здесь люди. Они довольны пространством, пространство довольно ими, – в словах моих не было поучений – лишь констатация.