Алена Муравлянская - Страшненькие сказочки на ночь

Или когда идешь по гулкому пустому коридору своей новостройки, и понимаешь, что кто-то идет за тобой – спускается по лестнице, заходит в лифт, шагает до квартиры, и даже если чужих шагов не слышно, ты точно это знаешь, и держишь в кулаке тяжелую связку ключей – на всякий случай. И вот ты закрываешь дверь дома изнутри, чуть быстрее, чем обычно, и знаешь, что этот кто-то сейчас стоит снаружи и смотрит на тебя сквозь дверь, и через час, и через два, и через три он не уйдет. И ладно бы ты жил в старинном доме, где эти мертвые такие же жильцы, но в новостройке-то откуда? Но ты не знаешь, что, по статистике, на стройках несчастных случаев как раз по человеку – на дом, на этот новый дом до неба, а в коридорах очень-очень скучно…

Или когда в своей прихожей ты смотришь в спальню, где внуки как раз готовятся ко сну – ну как готовятся, да не готовятся, а бесятся, кидаются подушками. Ты думаешь, что было бы так здорово сводить их в парк, в тот парк, где они гуляли еще маленькими, настолько, что не помнят, и найти тот тополь до небес, который был твоим в детстве, и торжественно сказать им: «Теперь он ваш, смотрите, какие широкие ветки, можно не бояться упасть». Надо пойти в выходные, решаешь ты, а внуки с воплями сцепились друг с другом за одеяло, немного похожие на тебя, особенно старший. И тут он как раз становится необычайно серьезным, ловит твой взгляд, подходит к двери и закрывает ее перед твоим носом.

И ты слышишь снаружи, как он говорит брату в комнате:

давай спать с закрытой,

а то мне кажется,

что ночью в прихожей

все время

кто-то стоит

и смотрит.

Говорят, между 3 и 4 часа утра наступает момент, когда стихают все звуки в доме. Если поймать такой момент, уйти на кухню и окликнуть умершего друга вслух, он отзовется из соседней комнаты. Оставайтесь на своем месте и разговаривайте о чем угодно, но не говорите двух вещей. Во-первых, не напоминайте ему, что он умер. А, во-вторых, никогда не предлагайте чая.

Потому что тогда он придет за ним на кухню.

Все лето, пока родители были на работе, Игнат проводил на складе у бабушки. Летняя продлёнка отменилась из-за ремонта школы, маленький город он излазил за неделю, а сидеть один дома Игнат наотрез отказался. И, бабушка, повздыхав, согласилась брать его с собой на службу.

Склад стоял среди рабочих пристроек, старых заколоченных зданий и подсобных помещений. Позади него был пустырь. Склад возвышался над соседними зданиями – бетонная коробка с узкими окнами и одной-единственной дверью: металлической, крашеной багряной краской, с тяжелым навесным замком. На двери белой краской кто-то небрежными крупными буквами вывел «Склад».

В складе хранились вещи для железнодорожников – через город проходила магистраль, на которой трудились почти все. Бабушка работала кладовщиком. Каждое утро она зажигала свет над единственным столом, заваленным бумагами, бланками учета, приходными и расходными ордерами. Стол стоял особняком у самой двери в пятне желтого тусклого света. Во всем остальном складе царила темнота. Верхнее освещение почему-то всегда не работало, поэтому нужные ящики искали с большим тяжелым фонарем, обычно висящем на бабушкином поясе.

Игнат приходил на склад утром и радостно кидался в заманчивую темноту – словно в воду нырял.

Склад состоял из огромных стеллажей, на которых стояли, лежали, громоздились сокровища. Коробки с радиодеталями, микросхемами, диодными лампами. Ящики с запасным стеклом для семафоров – тяжелые прозрачные блины из стекла, красные, зеленые, синие… Металлическая посуда. В дальнем углу горой была навалена зимняя униформа, тяжелые тулупы – это гору Игнат покорял с разбегу и частенько засыпал на ее вершине. В одной из коробок Игнат нашел сотню длинных белых стеариновых свечей. С ними путешествия по складу становились еще интереснее. Провода, приборы, датчики – в мерцающем свете все выглядело настоящим кладом.

Игнат не уставал открывать каждый ящик и с тихим восторгом изучать очередную находку. Иногда он относил ее к бабушке – та коротко объясняла, зачем это нужно, не отрываясь от бумаг. Она все время что-то оформляла, пальцы у нее были синими от подтекающей ручки и фиолетовой бумаги-копирки… Иногда бабушка отрывалась, чтобы погладить очередного кота. На складе всегда жил какой-то усатый-полосатый, которого бабушка приносила для борьбы с крысами. Коты иногда менялись, и Игнат даже не знал, почему: то ли не справлялись с противником и были изгнаны, то ли погибали смертью храбрых в войне с каким-нибудь крысиным королем. Иногда Игнату казалось, что все бабушкины коты до сих пор живут на складе. Он замечал то рыжий хвост, то белый бок – коты проскальзывали мимо в темноту, выныривая из нее и погружаясь обратно, словно возникали на секунду из другого мира.

Некоторые верхние стеллажи были пустыми. В них Игнат забирался, словно юнга на мачту, по соседним шкафам, устраивался в пыли, разворачивал выданную бабушкой шоколадку и начинал наблюдать.

Он быстро понял, что на складе, кроме него, бабушки и невидимых, но всегда слышных крыс, есть и другая жизнь.

В углу за полками, на которых стояли самые скучные сокровища – смотанные в катушки телефонные провода – было место тени. Дважды в день, ровно в двенадцать и в половине четвертого, из угла выходила тень. Полупрозрачный серый человек в пальто, с зонтом, с портфелем под мышкой, с длинным лицом в очках с толстой роговой оправой. На несколько секунд он замирал, озирался, потом досадливо морщился, словно зашел не в ту дверь, и уходил обратно в угол, в стену. Это повторялось без изменений, и сначала Игнат хотел помочь заблудившемуся человеку, но тот его не замечал. Поэтому Игнат пожал плечами и раз в неделю на всякий случай заглядывал в угол, чтобы проверить, не пропал ли теневой человек. Но тот был точен, как часы.

За наваленными в кучу тулупами была особая стена. Если к ней прислониться, то было слышно радио. Оно негромко играло какие-то марши и старые романсы, а еще там передавали сообщения про войну. С обратной стороны стены был пустырь – Игнат излазил его в поисках источника звука. Но понял, что радио играет где-то внутри стены, а не за ней. Слушать радио было интересно, но иногда трансляции о победах под какими-то городами прерывались шипением, словно кто-то резко выкручивал ручку настройки.

Бабушка припасала для Игната шоколадки, печенье, чипсы: все, на что ворчали родители. Выдавала экономно, понемногу, так, что Игнат растягивал угощение надолго. В середине дня бабушка разворачивала обед, грела его на старенькой плитке, на которой сверху всегда громоздилась куча бумаг. Раскладывала по тарелкам – красивым, белым, расписанным цветами, легоньким, почти невесомым. Игнат знал, что они старинные, поэтому держал их бережно, боясь разбить.