Елена Чумакова - Гроздь рябиновых ягод. Роман

Вторая дернула первую за рукав, обе рассмеялись и убежали.

У Насти заныло сердце. Еле дождалась вечером прихода мужа, сразу потащила его на сеновал, подальше от ушей домашних.

– Да чего случилось то? Непорядок какой? Говори, не томи!

– Люди говорят, тебе на посиделках больно весело. Без моего пригляду других баб щупаешь? Это так?!

Геша облегченно вздохнул, рассмеялся:

– И только-то? Я уж думал, стряслось чего…. Ну, люди гармониста для чего зовут? Для веселья. Ущипнешь бабёнку, какая подвернется, она визг подымет, мужики хохочут, всем весело.

Георгий сдвинул кепку на макушку, притянул к себе жену:

– Эх, птаха моя! Сколь чужих баб щупаю, а ты у меня лучше всех!

– Ах ты, кобель! – Настя со смехом ухватила мужа за чуб и потрепала слегка, – смотри у меня!

И упали оба на сено, затеяли возню.

Прошло и лето. Зашуршали дожди, зарделась рябина в роще, птицы, сбиваясь в стаи, потянулись на юг, опустели леса.

В аккурат накануне Покрова Настя разбудила мужа чуть свет:

– Вставай, кажись, началось у меня, моченьки нет терпеть. Беги за фельдшером и тетку Глафиру позови, она знает, что и как делать надо… О-о-ой, мамочка!

От крика проснулись все домочадцы, засуетились, как будто куда опаздывали. Георгий выбежал за ворота, тут только обнаружил, что забыл обуться, кафтан накинул, а сапоги второпях забыл! Пришлось вернуться.

Фельдшер жил в Пустынниках, один на всю округу. В его доме ещё все спали, Георгию пришлось долго стучать и кричать, пока, наконец, его впустили. Он поразился спокойствию и неторопливости старика.

– Хорошо, хорошо. Скоро буду. Сейчас соберусь, чаю попью и приду. Ступай пока за Глафирой.

– Вы не понимаете! Она УЖЕ рожает! Какой чай?!

– Успокойтесь, молодой человек, скоро только кошки рожают. У Насти первые роды, это дело не быстрое, дай бог к ночи разрешится. Баба молодая, здоровая, все будет хорошо.

Когда Георгий прибежал домой, суматоха в доме улеглась. Настя, постанывая и держась за поясницу, ходила из угла в угол. Пелагея гремела посудой, собирая на стол. Вскоре пришла Глафира, её деловитость подействовала на всех успокаивающе. Пришел и снова ушел к другим больным фельдшер, пообещав придти к вечеру. С обеда стоны перешли в крик, Настя то металась по избе, то затихала, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу. Еремей сбежал к свату и носа в избу не показывал. Пелагея тихонько молилась. Георгий места себе не находил. Крики жены гнали его из дома, чтобы не слышать их, он убегал на сеновал, но там тревога не давала покоя, и он вновь бежал в избу. Как стемнело, пришел фельдшер и уже остался в избе. Георгия больше в дом не пускали, но и во дворе он слышал Настины вопли, переходящие в вой. Он смотрел на двигающиеся в освещенных окнах тени, и ему казалось, что этот кошмар некогда не кончится.

К ночи похолодало, посыпался первый снежок. Крики в доме внезапно стихли. Санька выскочила из сеней, выплеснула что-то из таза. На белой пороше расплылось кровавое пятно. Георгий решил, что все кончено, Настя умерла, он упал на колени и зарыдал. Сестра обернулась в дверях:

– Ты чего? Всё хорошо, Настя девочку родила! Погоди еще маленько, сейчас приберемся и тебя позовем.

Настя лежала в подушках на широкой лавке, мокрые волосы прилипли ко лбу, и улыбалась какой-то незнакомой улыбкой, а на руках, у груди, попискивал маленький сверток. Геша опустился на колени рядом с лавкой.

– Смотри, какая у нас дочка! Красавица! Черноглазая и волосики черненькие, видишь? На тебя похожа. Знаешь, я, когда в школе училась, загадала, что когда вырасту, родится у меня дочка, я её Ниной назову, как нашу учительницу звали. Давай её Ниночкой назовем! Вырастет, тоже учительницей будет.

Сказала, как напророчила…

Геша смотрел на красное личико, ищущий беззубый ротик и не видел ничего красивого, но, чтобы не обидеть жену, кивал: «Да, хорошо, согласен…». Потом вдруг сказал:

– Больше ты рожать не будешь! Никогда! Я тебе обещаю!

Через четырнадцать месяцев у Насти с Георгием родилась вторая дочка, на этот раз светленькая, голубоглазая, в маму. Нарекли её «царским» именем – Елизавета.

Летний день клонился к вечеру. Солнце устало прилегло на кроны деревьев дальнего леса. По ухабистой лесной дороге неспешно катилась телега нагруженная сеном. Её с трудом тащила старая кляча Манька. Она уже плохо видела, но дорогу домой находила безошибочно. На телеге, на душистом сене, растянулся Еремей. Георгий, жалея Маньку, шел пешком рядом.

– Ишь, как лягухи расквакались, опять завтра погожий денек будет. С утречка снова поедем на дальние покосы, пока погода стоит, – сказал Еремей, покусывая травинку.

Дорога огибала Бабье болото, названное так потому, что оно изобиловало брусникой да морошкой, и бабы, которые посмелее, ходили туда по ягоды. Дело это было рисковое, болото топкое, и надо было хорошо знать тропку, расположение вешек. Ходили всегда стайкой по несколько человек, зато возвращались с полными туесами.

– И то правда, поедем. И сверчки эвон как стрекочут, к ясному дню. Кабы только Манька не подвела, еле плетется, бедолага. Надо бы новую кобылу купить, – вздохнул Геша.

Еремей сел, подобрал вожжи.

– Знамо дело, надо, да где денег стока взять? Опять же, купишь лошадку, а её возьмут, да отымут. На сходке мужики гуторили, что колхоз у нас будет, всю скотину на обчий двор сгонют. Вот и думай!

– Да-а… и без лошади никак… Манька, не ровен час, помрет в поле.

– В город тебе, Гошуня, подаваться надоть, на заработки. Семья растет, хозяйство маленькое, да и то, того и гляди, отберут. Не прокормимся!

– А на кого ж я Настёну с девчонками оставлю? Малы ведь совсем они ещё…

– Пущай с нами пока поживут, не обидим. Обустроишься в городе-то, заберешь. Нету другого выхода, Геша.

Остаток пути проделали молча, каждый обдумывал ситуацию.

Пару недель спустя Георгий ездил по делам в Суны, вернулся в радостном возбуждении.

– Вот точно говорят, на ловца и зверь бежит. Приехал в уезд, а там вербовщик из Аргаяша. Это большое село где-то на Урале. Там зерносовхоз построили, рабочие нужны. Работа хорошая, при зерне. Опять же, жалование хорошее, подъёмные на проезд дают. А главное, жильё обещают, с семьёй ехать можно! Птичье хозяйство рядом, куры, яйца – сытая жизнь! И озеро рядом, а в нём рыбы полно! И места страсть какие красивые. Собирайся, Настёна, в новую жизнь поедем. В поезде, по железке!

А Санька тут как тут, глаза горят, щеки раскраснелись:

– И я с вами! Тож работать пойду, за птицей ходить буду. А на жалование себе ботиночки со шнуровкой куплю! Хватит в деревне сидеть!

– А что? Хорошее дело. Поезжайте, молодежь. Пора из гнезда вылетать, – поддержал их Еремей.