Петр Котельников - Керчь в огне. Исторический роман

С северной стороны на горе видны выступы скал, они контрастируют с зеленью трав весной, и благодаря этому хорошо различимы. Когда же в природе преобладает серый фон, скалы кажутся фурункулами на поверхности горы. Получили эти скалы название кресел Митридата. На юго-западном склоне когда-то располагалось кладбище. Сейчас его вообще нет, исчезло, не сохранив даже контура могил. Во время, описываемое мною, оно еще существовало, но уже находилось в самом плачевном состоянии. Кое-где сохранялись надгробия, скособоченные, поверженные, но были; контуры могил еще улавливались. Не было ни оград, ни крестов, ни иных символов – вот истинный образец нашей дани предкам нашим, ушедшим давно в мир иной. Часть этого старого кладбища располагается сейчас в зоне проводимых раскопок городища Пантикапея. К востоку от кладбища, на пригорке, находилась и находится сейчас Афанасьевская церковь, светлая, красивая, приятной архитектуры, небольших размеров. В описываемое мною время ни одно культовое сооружение города не действовало. Двери Афанасьевской церкви были наглухо закрыты, на дверях висел пудовый замок, естественно не от воров, а набожных горожан. Божий храм открывал собой ансамбль одноэтажных небольших домиков, густо лепившихся друг к другу, разделяемых узкими переулками. Переулочки так круто поднимались вверх и были так узки, что приходилось удивляться тому, как завозят сюда топливо, мебель и другие вещи жители, пусть и не заоблачной, но все-таки, выси? Таким же виделся, наверное, Пантикапей в прошлом, при царе Митридате? Здесь, на мой взгляд, сохранилась сама планировка древнего города. Кажется, для этого кусочка земли время остановилось, раз и навсегда. Стоишь и ожидаешь, когда из-за выступа камня появится рука, натягивающая лук. Зазвенят скрещивающиеся мечи. Замелькают древнегреческие шлемы. Несколько десятков метров к востоку, и убогие домишки начинали складываться в улочки, опоясывающие гору. А названия-то у них, какие звучные: Нагорная, Пантикапейская, Эксплонадные, Митридатские и т. д. Попасть на них можно было еще, воспользовавшись Малой и Большой Митридатскими лестницами. Лестницы были красивы. Я, естественно, не архитектор, но, полагаю, нужно было обладать даром восприятия размеров, красоты, и немалыми средствами, чтобы создать такую красотищу. На восточном склоне горы красовалось здание историко-археологического музея – копия храма Тезея в Афинах. Белоснежное, увенчанное колоннами оно было видно со стороны моря, с какой бы стороны не приближались. Дважды, с душевным трепетом и в полном молчании, я пребывал в стенах музея, дивясь его экспонатам. Теперь его нет. Он был разрушен во время войны, подвергшись артиллерийскому обстрелу. А о скифском золоте, находившемся в нем, только ходят легенды. Оно исчезло при попытке вывезти его на восток страны, при наступлении немцев, Я видел здание поверженным, но еще жизнеспособным. И думалось мне тогда, что его следовало восстановить, – он был истинным украшением города. Многие, не знающие истории города, считали его, в бытность ту, древним, доставшимся в наследство от эллинов – так прекрасно он был сработан! Слева, если смотреть с площадки, на которой находился музей, можно было видеть монументальное строение средневековья, – построенный генуэзцами мол. От него шла стрелка надводного рукотворного сооружения, соединяющего генуэзский мол, с маяком. Теперь нет ни стрелки, ни маяка, и там, где можно было пройти пешком, нынче море перекатывает волны свои. Рядом с генуэзским молом находилось здание городской купальни, доставшееся в наследство из дореволюционных времен. Ее теперь тоже нет. На этом месте в послевоенное время была сделана попытка создать морской клуб Керченского судоремонтного завода. Но достроить его духу не хватило, может быть потому, что была рассчитана только на граждан одного предприятия? Не в этом ли заложен принцип неудачи многого, что создавалось? Отсутствовала народная идея, хотя все действия только ею и мотивировались! Купальня, о которой я говорю, была построена из дерева, и ограждалась от моря стенками, свободно позволяющими совершаться водообмену. Было в ней отделение для детей, с деревянным приподнятым полом, скрытым под водой. Вода в нем доходила до груди ребенку. Утонуть он мог, только потеряв сознание! Родители могли наслаждаться «водными процедурами», не боясь за ребенка – он находился еще и под присмотром дежурного. Неподалеку находилась нефункционирующая церковь Иоанна Предтечи – шедевр строительства храмов VIII- IX веков. Напротив храма, через дорогу от него, стояло великолепное здание Керченской таможни, уничтоженное уже в конце XX века бездумными советскими чиновниками. Рядом с церковью, выходя фасадом на ул. Энгельса (так прежде называлась часть нынешней улицы Кирова), на месте нынешнего универмага, находился Керченский пассаж, крохотный, местный, имитирующий Петровский пассаж Санкт-Петербурга. Ближе к морю располагался Новый или Красный рынок. Здесь были лабазы и ряды столов, с наваленной на них рыбой разных сортов и размеров. Огромные осетры, белуга, севрюга, черноморская и азовская камбала, рыбец, тарань, чехонь, множественные разновидности керченской сельди (пузанок, точек, куцак…) я уже не говорю о частиковой рыбе пресных водоемов и хамсе. Копченая рыба продавалась только золотистого цвета, настоящего, рыбацкого посола. Я могу смело уверять, что так коптить рыбу сейчас не умеют, – технология не та… По направлению к морскому каменному причалу располагались еще ряды бетонных прилавков, с приподнятыми краями, чтобы с них не стекала жидкость на землю. Они специально строились для продажи свежей рыбы. Ее, еще трепещуюся, носили от причала, расположенного всего в 30 метрах от прилавков, плетеными из ивняка корзинами. Там стояли под разгрузкой парусные фелюги и «дубы» (большие, глубокой осанки ладьи с одним прямым парусом). В открытых трюмах серебром блестела свежевыловленная рыба. Рыбаки в брезентовой робе, усыпанной рыбьей чешуей наполняли рыбой корзины. У прилавков рыбу принимали известные всему городу торговки рыбой. Их звали по именам, но без почтительности и уважения: «Сонька». «Манька», «Анфиска»… Все они без исключения страдали избыточным весом. Из массы каждой можно было вылепить две, а то и три обычного вида женщины. Толстыми, как сосиски, пальцами, они поглаживали рыбу. Но толк в рыбе они знали. Могли безошибочно на глаз определить вес и цену, правда, всегда с выгодой для себя. Голоса у них были резкие, крикливые, с хрипотцой. Их можно было слышать далеко за пределами рынка: «Бички, бички!». «Камбала, камбала… сула!», «Кефаль, кефаль …селява, рыбец!» Рыбы было много, а покупателей значительно меньше. Холодильников тогда не было. К вечеру под горячим южным солнышком рыба начинала и запах издавать. Цены на нее резко понижались. Поэтому семьи многодетные приходили покупать рыбу к вечеру. Цвет жабр уже хозяйками не рассматривался. Не проданную малоценную рыбу приходилось выбрасывать! Что с ней еще делать?..