Валентин Пономаренко - Сборник рассказов от Электроника из Эрмитажа

Но был у этой улицы и советский период. А значит все, кто боролся с царизмом, считались людьми почитаемыми, а уж убийцы тем более. И улицу назвали именем народовольца Халтурина, который долго проносил в Зимний дворец динамит, и, наконец, рванул. Но царь остался жив. Правда, через год и месяц Александра II всё же убили, а Халтурина и иже с ним, повесили.

В связи с этим, приведу интересный исторический факт – старший брат Ленина тоже пытался убить царя, но сам Ильич пошёл совсем другим путём, хотя уж кто-кто, а будущий вождь прекрасно понимал значение личности в мировой истории. И то, что политическое убийство, порой, может в корне изменить историю не только одной страны, но и всего Мира, Ульянов знал не понаслышке. Ведь это Ленин, однажды, сказал: «Если Столыпину удастся осуществить свои реформы – большевикам в России делать будет нечего!».

Но Столыпина убили, и история всего Мира пошла именно другим путём!!!

Вот только для нашей страны этот путь оказался до крови тернистым.

А уж если касаться роли личности в мировой истории, то в нашем городе далеко ходить не надо. Не родись такая личность, как Петр I, не было бы ни наших побед, ни сильной России, да и (аж страшно подумать) такого города, как Санкт- Петербург. Ну, построили бы у Финского залива городок на уровне Азова, и не больше…

Однако для нас Миллионная улица будет интересна не историческими справками, а вполне современным полу подвальчиком, в котором расположилось уютное и вполне респектабельное кафе «Бочка». Несколько ступенек вниз и мы оказывались в двух сумрачных залах, в которых стояли длинные столы, у входа – барная стойка, официантки, огромный выбор напитков, холодные и горячие закуски, и отвечающий названию кафе волшебный напиток. Ведь для русского человека слово бочка ассоциируется с единственным следствием перебродившего хмеля – это с пивом. Я пиво не люблю, в далёком прошлом предпочитал водку. Но, иногда, снимая пробу с высокого, полулитрового бокала, с рвущейся наружу пеной, я понимал, что меня не зря тащили именно в «Бочку», где этот золотой напиток, уж очень отличался от всего, что продавалось в радиусе пятиста метров от четырёх ступенек, ведущих вниз.

Кафе находилось в двух шагах от нашего отдела, и мы, не скажу, что часто, ныряли в полумрак мигающих огоньков, чтобы посидеть и поболтать, а друзей из музея всегда было в избытке, что доставляло не меньшее удовольствие, чем угощение устрицами на картинах «Малых голландцев».

Голландцы голландцами, но я работал с русскими ребятами, которые хотя и не были художниками, но своё дело знали прекрасно. В секторе нас было трое. О себе я уже писал, расскажу о двух других электрониках.

Заведовал сектором Николай. Его путь в музей чем-то напоминал мой и являлся прямым следствием неудачной перестройки генсека Горбачёва.

Коля окончил Ленинградский институт авиационного приборостроения и ушёл служить в армию офицером, в войска противовоздушной обороны. А это значит, что, защищая мирное небо страны, он мог своими ракетами сбить любого нарушителя, чем и гордился все годы боевого дежурства. Но тут грянула перестройка и пошли взрываться атомные станции да тонуть круизные лайнеры. Разваливался государственный строй, а вместе с ним и наша Красная армия.

И как-то, в один из тёплых дней, а точнее, в День пограничника, локаторы засекли воздушного нарушителя. Он летел очень низко, был легкомоторным самолётом, и, пролетая над майором Николаем, вежливо покачал ему крыльями. Майор мог спокойно его сбить, пальнув из пистолета Макарова, но приказа не было, и немецкий хулиган мирно проследовал на Красную площадь Москвы.

Как следствие столь удачной мягкой посадки – полетели генеральские, полковничьи и другие погоны. Но Коля не стал дожидаться этого снежного кома, а подал в отставку и вернулся в свой родной Ленинград. Он устроился на работу в НИИ телевидения, а потом… в Государственный Эрмитаж. Вот так Армия потеряла боевого офицера, а Эрмитаж приобрёл прекрасного инженера!

Третьим электроником был Виктор. Настоящий семьянин, отец двух сыновей, он в своей специальности не имел себе равных. Это был телевизионный асс, мастер, который ремонтировал телевизоры всему Эрмитажу, да и половине города тоже. Даже я, в своё время халтуривший таким же ремеслом, вызывал Витю. Я мог наладить любой телевизор, но на это уходило много времени, а Витя, заглянув в ящик, или измерив тот или иной сигнал, в считанные секунды находил неисправность и запускал чёрный экран всеми цветами радуги. Это и была наша инженерная тройка.

А теперь, дорогой читатель, ты вправе спросить: «Так чем же занимались эти три инженера, если пришли в Эрмитаж разными путями, имели разное высшее образование, и, спустившись с заоблачных и космических высот на бренную землю, очутились в императорском дворце, о котором не могли мечтать даже в сказочных снах?».

Как чем? Устанавливали охранные телекамеры во всех залах и галереях Эрмитажа. Настраивали и передавали службе безопасности. Но это так – цветочки.

Эрмитаж – живой организм, в коридорах и залах которого пульсирует алая жизнь российской культуры. Она бьёт ключом, разливаясь в выставках и научных конференциях. К нам приезжают высокопоставленные гости, спонсоры и меценаты. Идёт обмен шедеврами с лучшими музеями мира. Любое событие стократно отражается прессой и телевидением. Арендуются залы Меншиковского дворца и самого Эрмитажа. Восстанавливаются и реставрируются, выставляются и пропагандируются произведения искусства, десятилетиями ожидавшие своего звёздного часа в запасниках. А их там несметное количество. И так каждый день и год, без остановки на «Потом…»

К чему это я? Ах да, к тому, что именно наш сектор обеспечивал все эти мероприятия звуковой аппаратурой. Высказаться хочет каждый, да не просто прошептать, а заявить свою мысль на весь зал, галерею, лестницу, музей!

А президенты и премьеры, принцы и принцессы? А художники и скульпторы, критики и специалисты, способные даже ерунду представить, как мировой шедевр, и каждый тянется к микрофону, да чтобы качество звучания смогло передать всю глубину и широту их умнейших мыслей. О, это стоит слушать, запоминать и мотать на ус…

Один Михаил Борисович наговорил столько, что превзошёл Шекспира раз в десять. Но это его обязанность. Это он встречает гостей, открывает выставки, представляет художников и мировые шедевры, возможно, впервые покинувшие свою родину. А уж после его вступительных слов начинают высказываться все, кому не лень.

Конечно, если приезжает президент или премьер министр, то слышна только их речь, но тут ничего не попишешь. И звучать это должно, как в «Ла Скала» или в «Ла – Монеда»…э, нет, это не то, там звучали автоматы. Как в Большом Москвы или Мариинском Петербурга. На худой конец…, как во Дворце съездов. Сбои недопустимы.