Гумер Каримов - С любовью к Чечне

Муса, его народ, его земля хлебнули горя. Здесь на небесах, по соседству с Аллахом, я попросил его, чтобы он не позволил повториться такому никогда.

Итак, мы потихонечку летели на юбилей нашего друга и знали, что в эти минуты где-то в небе летит самолёт из Вологды с нашим однокашником Володей Асташовым. И его я потерял тридцать лет назад, а он с Мусой на моей родине, в Башкирии много лет проработал в Уфимском нефтяном институте. Они-то никогда не теряли друг друга.

Из самолёта хорошо видно землю, правда, попадаются кучевые облака, отбрасывающие на неё довольно внушительные тени.

Когда внизу появилось широкое водное пространство, Женька сказал, что это устье Дона.

И вот обозначились разбросанные там и тут, хорошо просматриваемые сверху знаменитые пять гор-лакколитов – Бештау (Пятиглавая гора), «лермонтовский» Машук, Железная…

Смотрел в иллюминатор, а в памяти вставал образ 26-летнего юноши, отчаянного сорвиголовы, гениального от Бога и, как говорят некоторые его современники, довольно «несносного» по характеру. Здесь, на Кавказе, он просто «достал» своего сослуживца, и выстрел, прозвучавший у подножья горы Машук 15(27) июля 1841 года, оборвал жизнь гениального поэта…

А ещё вспомнил, что перед самым отъездом, работая над повестью о Пушкине и Натали, читал одно из его писем к брату Льву: «… жалею, что не всходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной…»

И чувствовал, что Пушкина в этих краях ещё не раз вспомню…

Потом, по возвращении, я перечту «Путевые заметки» Александра Грибоедова: «…Верхи снежных гор иногда просвечивают из-за туч; цвет их светло-облачный, перемешанный с лазурью. Быстрина Терека, переправа, караван ждёт долго. Кусты. Убитый в виду главнокомандующего (конечно – А. П. Ермолова – Г.К.)… Приближаемся к ландшафту: верхи в снегу, но ещё не снежные горы, которые скрыты; слои, кустарники, вышины…». Заметка датирована 13 октября 1818. А я лечу в 2008-м. Двести десять лет спустя…

А еще припомнилось «С берегов Куры» Константина Паустовского: «Сегодня – воскресенье, и я ушёл из нового Тифлиса в старый, на гору Давида, на могилу Грибоедова, заросшую чёрным плющом. Внизу лежало море плоских крыш, вилась Кура, а за ней синим льдом уже горели вершины Главного хребта. И глядя на бронзовый барельеф Грибоедова, слушая в тишине и пустынности плеск воды в церковном фонтане, читая стёртые строки о том, что Грибоедов «убит в Тегеране генваря 30 дня 1829 года», я вспомнил, какая это древняя земля, покрытая тысячелетней пылью».

В Тбилиси, по ту сторону Кавказского хребта я был в начале перестройки по приглашению своих друзей-предпринимателей. Увы, сейчас не лучшие времена в наших отношениях с Грузией. Вот и с Чечнёй были еще совсем недавно отношения… Да какие могли быть отношения?! Война! А вот теперь я лечу на эту истерзанную двумя войнами землю и заранее люблю её, потому что люблю своего друга. Мне плевать на политиков, прикрывающихся «великими государственными интересами». Нет у меня никаких интересов, кроме одного: скорее прилететь и обнять Мусу.

Посадка. Аэропорт принял нас радушно – теплом и солнцем, а еще встретили сын Мусы тридцатишестилетний Аслан, его я помнил еще маленьким ребёнком, и друг Мусы Султан, закончивший факультет на год позже нас, мы хорошо знали друг друга.

От Минвод до Грозного по Федеральной трассе «Кавказ» километров триста, а точнее – 276 км. Мы сели в служебную «Волгу» Мусы. Наш маршрут пролегал через Пятигорск – Нальчик – Эльхотово – Беслан – Назрань – Грозный.

Нам предстояло не просто пересечь весь Северный Кавказ. Впереди нас ждало нелегкое испытание знаменитым кавказским гостеприимством.

Дорога заняла весь остаток дня, мелькающие названия населённых пунктов, либо ничего не говорили, либо, напротив, будоражили воображение, заставляя вспоминать то школьный учебник по литературе или истории, то страницу из классика, то газетные и телевизионные репортажи недавних кровавых событий на Кавказе…

Время от времени в машине раздавался звонок мобильного телефона Султана. Это нетерпеливый Муса интересовался: где мы едем сейчас?

А мы докладывали:

– в Минводах, куда заезжали «затариваться», я видел, что в этом старом городе, отмечающем юбилей, такие же дома, оставшиеся в наследство от Советов – пятиэтажки, хрущовки и брежневки. Встречается и новодел, так же безвкусно кричащий и аляповатый, как везде, как в Москве и в Питере;

– стоим в пробке на подъезде к крупнейшему на Кавказе оптово-розничному вещевому рынку – наследию дикого капитализма, на многие километры растянувшемуся вдоль Федеральной трассы;

– сидим в уютном отдельном кабинете придорожного кафе за обильным столом, и на наших тарелках дымятся шампуры с горячими «настоящими» шашлыками…

Потом мы снова ехали по замечательной асфальтовой трассе, обсаженной то пирамидальными тополями, то цветущими в эту пору вишней или сливой, то грецким орехом или каштанами. И было ли это на земле Ставрополья, в Карачаево-Черкесии, в Кабардино-Балкарии или в Северной Осетии-Алании… Либо под Карабулаком, на подъезде к Грозному, в душе жило ещё до конца не осмысленное, но полнокровное ощущение мирной жизни и жажда только одного – чтобы эта жизнь продолжалась на этой многострадальной земле.

…Когда подъехали к Грозному, быстро стемнело, как везде на юге.

Аслан вёл машину по улицам одноэтажной части города с заброшенными или разрушенными частными домами. Безрадостные, печальные картины… На одной из таких улиц, у дома с высоким кирпичным забором и массивными стальными воротами с барельефом головы льва машина остановилась.

Ворота широко открылись, и перед въездом образовался широкий полукруг встречающих. Выскочив из машины, я шёл к людям, ища глазами своего друга. И оказался в объятьях большого и сильного человека.

– Привет, Муса! – стискивал я его.

– Я не Муса, – обнимая меня, тихо засмеялся человек, – я Бека.

Беку, как звали Мусалипа – второго по старшинству после Мусы брата, я хорошо знал ещё в Питере, он учился в Лесотехнической академии. Он и раньше был поразительно похож на Мусу, поэтому нет ничего удивительного в том, что я их перепутал. Обнял Дети – жену друга… Годы изменили нас: где та жгучая, стройная горянка, которую я впервые увидел в 1971 году?