Владимир Гамаюн - Остров «Недоразумения». Повести и рассказы о севере, о людях

Хоть и не очень ладно, но это ещё и не конец света, и проснувшийся в нас здоровый и голодный оптимизм толкает нас с Серым двинуть на поиски пропитания. Благодаря Серёге, а вернее, девчонкам, очарованным наглостью и мужским «шармом» натурального блондина Сереги, мы вскоре шли в общагу, груженые всякой вкуснятиной, среди которой преобладала, конечно, рыба, кета, горбуша и здоровенная зимняя селедк (вкуснейшая). Кажется, что девахи выгребли из домашних холодильников все, что могли, а шестнадцатого марта они же организовали мне шикарный день рождения, мне тогда исполнилось двадцать пять лет.

Немного гордясь своей добычей, врываемся в комнату хохлов, и, мама миа, мы остолбенели! По всей комнате стоят раскрытые чемоданы. В них – пластами розовое сало, яйца, пересыпанные семечками, чтоб не побились, горы лука и чеснока, свиная тушенка в банках стеклянных, домашняя колбаса на столе кольцами в промасленной бумаге, яблоки свежие, будто только что с дерева снятые, дух стоит, как в гастрономе и фруктовом магазине. Хохлы оцепенели, не зная, что сказать, а вид у них был как у нашкодивших котов. Наша добыча показалась нам жалкой по сравнению с тем, что мы увидели. Ну да хрен с ним!!! Всё и так ясно..!

И с этими ходячими чемоданами с салом нам предстояло работать?! Их старшой, Андрюха что-то лепетал, «казав, шо воны хотилы поделиться с нами, тай ни успилы, що усэ будэ гарно, тильки визмить сала». Мы гордо отказались, сказав что их сало нам поперёк горла встанет. Но вернёмся немного назад, в недалёкое прошлое.

После долгих поисков работы в Магадане или за его пределами, на бич-вокзале мы знакомимся с мужичком, мастером из посёлка Армань, который и предлагает нам, так долго искомую работу. Это обычный вербовщик, один из тех, кто поначалу сулит золотые горы, а потом исчезает словно мираж в пустыне, с этими типами я был знаком ещё по Якутии. Там тоже всё шло гладко, но в результате мы с кентами, тоже соискателями на очень приличный северный заработок и приключений на свою задницу, оказались не в самой старательской артели, а в глухой Якутской тайге, на заготовке зелёных витаминов, то бишь сена, для священных коровёнок прииска Ыныкчан. Так что, дети старателей всю долгую Якутскую зиму будут с молоком, а о нас никто и не вспомнит, и молочка этого мы не попробуем, хотя и накосили шестьдесят тонн. Но всё это давно уже в прошлом, и сейчас мы опять внимаем речам какого-то хмыря, описывающего райский, курортный остров Недоразумения, в самом, что ни на есть Охотском море, до которого рукой подать, и который даже виден в хорошую погоду, ежели стать на Магаданской трассе и сделать из своих кулачков сколько-то кратный бинокль. Поскольку нам уже давно по хрену, куда лететь или куда ехать, то мы без лишнего базара, протягиваем свои трудовые книжки, которые, в принципе, никакой роли не играют, и молча лезем в кузов бортового «Газона». Я не упоминаю о бригаде хохлов, с которыми нам пришлось ехать до Армани, а впоследствии и вместе работать. Я просто констатирую факт, что мы с Серым были не одни.

Несколько дней мы провели в Армани, пока оформлялись, за это время мы обошли весь берег, полюбовались нагромождением торосов, ледяной, до самого горизонта пустыней, на самом краю которой, словно караван верблюдов, словно застыл ледокол с идущими за ним в кильватер судами.

Осмотрели мы и цеха для посола селёдки, цеха, в которых готовят всевозможные рыбные консервы, и хотя был как бы не сезон, нас угостили такими консервами, которых на прилавках мы никогда не видели. Но самое главное угощение – это, конечно, была зимняя селёдка, она была малосолёной, очень жирной, очень большой и таяла во рту, и её хотелось всё есть и есть.

Говорят, что такая селёдка из-за малочисленности считается не промысловой, а под запретом она находится потому, что идёт только в Кремль, для слуг народа, и не в обыкновенных, стотридцатикилограммовых бочках, а в бочонках килограмм по тридцать, не больше, и на каждом бочонке бирочка с датой вылова, посола, и ФИО мастера. Вот так-то. Ели мы эту правительственную селёдку и понимали, что у наших слуг народа губа не дура.

Ещё днём нам объявили «готовность номер один», выдали топоры, мотопилы, дрели и всё остальное, что нужно для нормальной работы. После обеда мой Серёга исчез, не сказав ни слова, но сделав при этом загадочное лицо. Странно, ведь обычно из своих похождений он тайны не делает, а тут словно обет молчания дал, или с языком чего случилось. Я прилёг на скрипучую и шаткую кровать с какой-то интересной книгой, но сразу уснул, не прочитав ни строчки. Не знаю, сколь я спал, минуту или час, но проснулся от грохота открываемой двери и девчачьего визга. Потом две, или больше, девы кинулись меня лобызать, целовать взасос, щекотать и чего-то орать, и только тут я понял, что вся эта толпа невменяемых людей во главе с Серегой поздравляют меня с днём рождения. Я глупо спросил их: «А какое сегодня число?» – «16 марта, и тебе сегодня ровно двадцать пять лет, четверть века дорогой!»

Девчонок этих я не знал, но какое это имеет значение, когда тебе четвертак, и все эти люди пришли тебя поздравить. На стол быстренько чего-то сгоношили, и, что было особенно приятно, всё было домашнее, и в солидном количестве. Не знаю, как, но Серёга раскрутился и на спиртное и тоже в немалом количестве. Боже, как же он был счастлив, и тем, что не забыл про мой день рождения, и тем, что смог из ничего организовать такой шикарный стол, но больше всего он гордился девчонками-поморочками: «Алексеич, да глянь на них, ты глянь. Где ты ещё найдёшь такую красоту? Глянь, на них нет ни грамма краски: и пушистые ресницы, и алые губки, и румянец во всю щеку – всё своё, всё природное, а значит, родное. А фигуры, фигуры какие – это тебе не городские, у которых набор костей, метр кожи, банка крови, остальное моча и, простите дамы, говно».

Вогнал, змей, девчонок в краску. Те не знают, куда и деваться от стыда: «Серёжа, ну прекрати, а то мы сейчас уйдём». – «Ну да, вы уйдёте только тогда, когда нас всех разбудит рассвет, а на столе будет пусто». – «Ты что думаешь, что мы останемся на всю ночь?» – «А вы разве думаете иначе? Вы ведь знали, куда и зачем шли, впрочем, не будем торопить события, так что заранее не краснейте, а наливайте, и я скажу большой и красивый тост в честь юбиляра».

Серёга сам разливает вино по принесенным, тоже девчонками, фужерам, потом, держа в фужер в руке, долго что-то плетёт о крепкой мужской дружбе, и, когда всё смешав в кучу, он провозглашает тост: «За дам, за милых дам!» Мы наконец-то чокаемся и стоя выпиваем. Всё, на этом торжественная часть праздника заканчивается, и дальше пошло, кто во что горазд. Третья дама, ещё раз поздравив юбиляра, то есть меня, и дёрнув на посошок, удаляется. Она в посёлке числится в невестах, поэтому известная «известность» ей ни к чему, хотя я точно знаю, что не будь она лишней, то есть третьей, она с удовольствием осталась бы с нами до утра.