Федор Иванов - Короткие рассказы

© Федор Иванов, 2017

ISBN 978-5-4483-9391-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Она стояла у входа в универмаг «Юнипри», посещаемый небогатыми парижанами и гостями французской столицы. На вид ей было не больше восемнадцати. Незнакомка держала в руках яркий пакет.

Хуану сразу показалась, что он ее где-то видел. Только где и когда они встречались? Во сне, в университете, в прошлой жизни?

А может, эта девушка просто сошла с портрета кисти Веласкеса, вырвавшись из черного фона на встречу лепящему ее свету?

Хуан мгновенно забыл о товарище, ждавшем его у Сорбонны, чтобы вместе готовиться к экзамену. Забыв обо всем, он шагнул вперед. Девушка подняла голову. Их взгляды встретились. Лица осветились улыбками:

«Как тебя зовут?»

«Джейн. А тебя?»

«Меня зовут Хуан».

«Ты испанец?»

«Да!»

«Что делаешь здесь? Учишься? Работаешь?»

«Учусь в Сорбонне на инженера».

«А я в Париже совсем недавно, приехала искать работу. Хочу быть манекенщицей. До чего трудно устроиться на хорошее место в центре мира. Послушай, у вас там в Сорбонне не требуются топ-модели?»

«Потерпи немного, Джейн! Я скоро разбогатею, открою дом мод и назову его твоим именем. Ты согласна?»

«Да, Хуан, согласна, я подожду! Всю жизнь готова ждать!»

Джейн улыбается и слегка покачивает головой, словно предложение Хуана слишком хорошо, чтобы осуществиться. Ее глаза чуть печальны, когда она внимательно слушает, словно задумываясь над обращенными к ней словами, но взгляд ее снова и снова озаряется огнем и светом улыбки, нежностью и вниманием к собеседнику.

«Джейн. Ты очаровательна!» думает Хуан.

Эти слова спрятаны в глубине его сердца, но их выражают руки, глаза, наклон головы. Хуан не верит, что Джейн может уйти просто так, затеряться в толпе.

«Джейн, ты сейчас не очень занята? Давай пройдемся по берегу Сены!»

Джейн кивает и застенчиво улыбается.

«Можно я возьму тебя под руку?» вдруг спрашивает она. И тут же объясняет:

«Я так долго мечтала пройти по Парижу рядом с таким красивым парнем, как ты, Хуан!»

Они идут вдоль Сены, а вокруг них Париж во всей своей радостной неповторимости. Страна маленьких кафе, многоязычный говор музеев. Город, в котором одиночество не грустно. Потому что с Парижем не может быть одиночества. Но и Париж не нужен Хуану и Джейн. Париж сегодня это третий лишний. Хуан лишь на минуту оставляет Джейн, попросив прощение. Он уходит и возвращается с букетом прекрасных белых роз.

Они расстались на несколько часов и снова встретились уже вечером у мечети. Потом долго гуляли по городу. В Люксембургском саду среди берез Хуан в первый раз поцеловал ее. А затем был ужин в ресторане, где сладко пела скрипка, и грузный цыган в красной рубашке пел хрипловатым, трогающим за живое голосом.

Около полуночи они вошли в гостиницу, где жил Хуан. Джейн не убрала руку и оба, не обменявшись ни словом, прошли мимо все понимающего портье и поднялись по красной ковровой дорожке на второй этаж. Чуть скрипнула дверь, и мир двоих, растворенный в огромном Париже, стал миром лишь для них одних, миром уединения, замкнутым пространством небольшого номера с кроватью, креслом, стульями и огромным зеркалом в полстены, стоявшим здесь бог весть с какого века.

Бурей пронеслась ночь. Ласковые слова, жаркие объятия, раскрытое окно, и никогда не спящий, даже ночью неугомонный город. Жажда. Пустые бутылки с минеральной водой из их маленького холодильника, и нежданный рассвет, и внезапно сморивший сон.

Хуан проснулся и сразу понял, что один.

«Джейн», негромко позвал он. Ответа не было. В комнату сквозь неплотно задернутые занавеси заглядывал солнечный свет. С улицы доносился шум машин.

Вдруг взгляд его упал на зеркало. Красной губной помадой на нем было что-то написано.

Хуан спрыгнул с кровати, босиком подошел к зеркалу и вслух по слогам прочел:

«Месть мужчинам. У меня СПИД. Прощай!»

Хуан снова и снова перечитывал слова. Они не связывались в смысл, не укладывались в голове. Они не были реальными, проходили мимо сознания, не задевая его.

«Зачем?» Он прошел в ванную, сунул голову под струю холодной воды и долго стоял, не чувствуя ничего, без мыслей, без движенья, без страха и горечи.

«Я должен найти ее. Я должен понять, почему она так поступила! Что с ней сделали раньше, прежде чем она так… стала такой… ожесточенной!» думал он на следующий день, собираясь идти на анализ крови.

А за окном шумел прекрасный и равнодушный город.

Жил у нас в деревне дядя Сима. Уж как его бабы и девки любили, и не рассказать. Сами за ним бегали. Отбою от них не было. Совсем стыд потеряли бабы-то.

Жил он бобылем на окраине, рядом с оврагом, на родник ему еще близко, удобно было за водой ходить.

Добрый он был, тепло от него шло, как от русской печки. Ласковый, блажной немного. Скажешь ему

«Сим, комар на тебе!»

А он:

«Ну и шут с ним, И ему есть надо».

Один-то раз муж Надьки к нему пришел.

«Где, говорит, Надюха? Верни жену!»

А Надька тем временем из окошка с другой стороны дома выпрыгнула и огородом бегом, к оврагу, как коза от пастуха, от мужа спасается. Схватил Сима мужа за грудки, развернул его и как даст пинка ему. Тоже здоровый был. Не было в нашей деревне никого сильнее его!

Боялись, ох, и боялись же его мужья. Даже жен бить почти перестали. А те, жены-то, чуть что:

«К Симеону уйду! Вот ведь! Ну как тут с ними сладишь?

Был дядя Сима высоким, но не длинным, ладным таким. Молодец, одним словом. И никогда мы его злым не видели, не то, что других мужиков.

Наконец, женился дядя Сима. Как только решился? Ему тогда уж под пятьдесят было. Пожил полгода всего женатым-то да и помер. Вот так-то…

Несколько наездов серьезных людей; мой строптивый характер и звериное, не передаваемое словами чувство опасности, неминуемой катастрофы.

И вот они пришли меня убивать. Я узнал их по запаху. Поганому запаху одеколона и дорогих сигарет. Воздух в подъезде пропитался тошнотворной отравой. Скорее всего, они долго крутились в подъезде. Знают, что я приезжаю с работы в разное время. Должно быть, их трое. Один ждет меня на этаже. Другой пойдет по лестнице следом. Третий остался на улице и наблюдает за входом в подъезд.

Никуда от них не деться.

В миг опасности из головы куда-то исчезают мысли и слова. Остается тишина. Воля становится сжатой пружиной. Когда пружина освободится, тишина станет вечной или сменится суетой и бестолковостью жизни. Зря я отпустил шофера… Хотя, что бы это изменило? Вместо одного два тела.

Но перед тем, как наступит тишина, сердцу надо справиться с обидой. Я не сделал им ничего плохого. Они не могут испытывать ко мне ни злости, ни ненависти. Но они ждут меня. Им уже продали мое мясо.