А. Гасанов - Про это самое. сборник рассказов №-9

– Спасибо, касатик!, – чуть зарделась от удовольствия крохотная сухая старушка и, уютно ёрзая, уронила с колен Сане на ногу свой кошелёк…

…Старой советской закалки кошелёк, больше напоминающий портфель средних размеров, саданул углом в Санину стопу спереди, и со стуком упал на бок. Да, именно так. Кошелёк ни отскочил, мягко шмякнув, ни застыл на полу, чуть подпрыгнув, а именно громко стукнул в Санин кроссовок «дун!», и потом упал на бок «дыщ!», мелодично и зло, словно полностью залитый свинцом.

…От боли Саня зажмурился, схватившись обеими руками за поручень. Пассажиры вокруг будто по команде уставились вниз, пытаясь отыскать глазами, что же это так грохнуло по полу? Водитель тоже сбавил скорость и тревожно зыркнул в салон на людей, и в зеркала по бокам автобуса позырил. Действительно, бабушкин кошелёк грохнул так, словно на пол скинули небольшой двигатель.

– Свинушки!, – звонко заявляет бабуля, проворно поднимая кошелёк, улыбаясь извиняющимся тоном, – Сестра угостила. Они замороженные. Грибы-то… Пока доеду, не разморозятся, думаю…

…Если вам никогда в жизни не падал на ногу двухкилограммовый кусок замороженных свинушек, вы вряд ли поймёте ощущения Александра Замотина. Нога стала опухать, и Саня осторожно двигал пальцами на ходу, проверяя на перелом, стараясь хромать осторожнее, чтобы не растянуться на льду.

…В квартире №-44 тёк смеситель.

Милая женщина в халатике приятно улыбнулась и поздоровалась, шёпотом попросив не шуметь, «ребёнка уложила», показала пальчиком в сторону ванной комнаты, а сама бесшумно удалилась в детскую. В ванной горел свет и было слышно, что там кто-то возится.

Саня тихо разулся и осторожно приоткрыл дверь.

…Дальнейшее действительно подлежит сомнению ввиду неправдоподобности обстоятельств, поэтому я просто сухо констатирую, чёб вы потом не орали опять, что я брешу как всегда:

Хозяин квартиры, некто Альберт, мастер спорта по татарской борьбе «куреш», задумчиво полоскал в ванной комнате свой небритый рот содой, когда услышал сзади звук. Обернувшись с раздутыми содой щеками и выпученными глазами, Альберт неприязненно вздрогнул, увидев сантехника Замотина, старающегося не шуметь, с огромным гаечным ключом в руке и на цыпочках. Подняв глаза, Александр тоже обмер в свою очередь, неожиданно увидев неестественно раздутые щёки и вытаращенные глаза Альберта, и вскинул руки, машинально защищаясь ключом. Реакция обалдевшего мастера спорта по «татарча-курешу» тоже не заставила себя долго ждать, и после мастерского прохода в ноги, мужчины повалились в коридор, где Альберт блестяще провёл удушающий и болевой одновременно, сломав на всякий случай Сане руку.

Вот такие дела, товарищи.

Нонсенс?.. А чёрт его знает, может и не врёт Замотин-то?..

…Тот раз Саню не уволили, помню. Но смеялись над ним долго. И правильно делали. Не хрен пить на работе, а потом трепаться налево-направо, что упал…

****

…Дед мой, Анатолий Леонтьевич, царствие ему небесное, хороший человек был! Рассказывал нам часто истории немудрёные, а мы, внуки (целая шайка нас бывало соберётся в кучку, рты раззявим – слушаем!), и всё ждём, когда дед опять про домового вспомнит. А домовой-то – тут, как тут!.. То половицей скрипнет в углу, то у печки голик легонько толкнёт, да тот и проедет ручкой по стенке, да и шлёпнет на пол, как живой… Озорник домовой-то. А дед его хвалит нахваливает, а и есть за что. У сильного домового и в доме порядок, и по сараям, по огородикам всё на местах. И дровня полным-полна, и в погребе сухо, и припасов под самый потолочек.

Раньше-то в каждом доме домовые водились. Да! Что же за дом без домового-то?.. Кто же за порядком-то присмотрит? Без хозяина-домового и мыши напроказничают, и крыша протечёт, и, того гляди, до пожару недалеко, упаси Господь!.. Домовой за каждым смотрит, да всё замечает. Строго припомнит потом. Ежли, к примеру, кто из людей скромен со старшими, да работящ и весел – получай, что заработал: домовой и в трубе смешно погудит, и сон до утра охранит, а по дому поможет так, что и не заметишь работы-то, всё споро, быстро, да весело. А кто врёт много, да зло в себе таскает – домовой тоже смотрит, да примечает. И вот будто валится у такого человека всё из рук – это домовой его под локоть толкнул. И муху в молоко бросит, и в борщ плюнет, чтоб тот скис за ночь. А спать злой человек ляжет – домовой и давай ему спать мешать: то одеяло стянет, а то наоборот – с головой укроет!.. Так вот было.

Были домовые. Были… В старину-то. В каждом доме были. А по дому-то сразу и видно. Если видишь – домик и тёплый, и крепкий, и сытно в доме, и песни поют – так и знай, в этом доме домового уважают и слушаются, вот и он за домом смотрит. Чуть кто вздумал ругнуться – домовой с чердака тихонечко в половицу – «стук!». Мол, ну-ка, тихо там!.. Человек сразу и молчок… Нечо ругаться-то. Или кто вдруг обиду затаил или ещё чего, домовой тут как тут: то в печке чихнёт, то форточку сквозняком толкнёт. Предупреждает, что бы не забывали-то.

…Бабушка на рушнике завязывала пару узелков и получалась кукла. И вот уже домовик кубарем с чердака бежит – торопится. И в куклу-то шмыг!.. И кукла оживает будто. И споёт и спляшет кукла Катька, и поругает, что молоко не допил, и покорит, что снег ел – это домовик в кукле бабушкиным голосом пел мне когда-то: «Ой-лё-ли!.. Ой-лё-ли!»

голик – веник,

дровня – место, где хранят дрова,

рушник – полотенце,

кубарем – кувырком (кубарь – небольшой деревянный вьюн-юла для игры в старину).

****

…История эта давняя, мохом поросшая, брехни в неё очень много люди намешали. Так что, не судите строго, как говорится. А работал мой дед по случаю в тех местах. Шоферил по молодости. Носила их нелёгкая по всей стране. Шоферов-то. А чё? Неженатый, бездетный. Иной раз чёрти-куда отправят. По всей степной Азии колесил, и в Сибирь, бывало, заезжал, а Украину и Беларусь – с закрытыми глазами мог проехать. А на Кавказ мотался, как в огород до ветру. Ей-Богу!.. Вот дед и рассказывал как-то.

…Это сейчас Дубровицу можно уже даже городком назвать. А в те годы (дело было ещё до Брежнева) и «деревней» бы язык не повернулся. Приграничные посёлки все такие. Народ тут тихий, не разговорчивый. А после войны и вообще тишь такая была, что хоть караул кричи. Болота кругом. Разруха. Вся страна до сих пор восстанавливается, не до окраин пока.

…И тут в августе (продолжает дед) вдруг с самого утра на противоположный берег реки Горынь выезжают шесть зелёных автобусов и два грузовика. Вываливается народ, чего-то начинают копать, доски разгрузили, сарай мастерят, палатку натянули… Короче говоря, стоят дубровчане на берегу и диву даются: «щё це воно такэ?». А на той стороне разошлись не на шутку. Здоровенную мачту поставили, патефон заводят, мотоцикл гоняет взад-вперёд, откуда-то корову ведут на верёвке… Короче говоря, обживаются люди. Ведут себя по-хозяйски, костёр разожгли, из реки воду берут. Хохот-крики. Толстяк намылился на бережку, рожу бреет, зеркальцем вертит. И тут глянули дубровчане и прямо обмерли – на мачту медленными рывками поднимается… фашистский флаг!… А из палатки один за другим выходят фрицы в касках, и со шмайсерами на грудях. Балуются, ржут, балагурят… Гармошка губная запиликала сочно и ровно…