Татьяна Краснова - Марина. Серия «Знакомые лица»

Подскакивая и сверкая на солнце, по лестнице катился перстень. На голубом прозрачном халцедоне была вырезана летящая цапля. С какого пальца, почему скатился этот перстень? В конце лестницы он подскочил еще раз… и голубая цапля взвилась в небо.

От его бездонности закружилась голова. Лучи солнца просвечивали насквозь прозрачное оперение. Скоро цапля стала неразличима, и снизу лишь угадывались совершенные очертания ее крыльев. А там, в вышине, она смеялась и пела, прозрачная птица, вся превратившись в струящийся полет.

Всё это продолжалось мгновение.

Пустой перстень докатился до ступеньки. Волна плеснула на нее…

Возвратившаяся цапля летала над морем, и ее прозрачные крылья были заломлены отчаянно и обреченно.

Долго повторялся в воздухе печальный плеск.

Величественный дворец возвышался над морем, и в чужом небе угадывались контуры незнакомых гор…

ВОТ это сон, подумала Марина, еще не придя в себя. Таких она никогда не видела. Его непременно надо разгадать. Надо сбегать к Доре, она умеет.

Но Дора не показывается уже почти неделю. Марина попробовала сказать об этом отцу, но тот пожал плечами:

– Значит, не может, занята в больнице. Опять, наверно, в две смены нагрузили. Постарайся пока как-нибудь обойтись сама, без Доротеи. Побудь хозяйкой.

Марина пыталась растолковать, что не в хозяйстве дело, а в Еве, что Дора из-за нее не приходит, и, может, никогда больше не придет! Наверняка, наслушавшись сплетен, решила, что теперь домом заправляет новая хозяйка, и она больше не нужна. Надо же что-то с этим делать, надо с ней поговорить, все объяснить! Но Пал Палыч начал раздражаться:

– Я уже всё объяснил! Ева с дочкой у нас в гостях. Поживут здесь, пока у Евы всё не устроится. Что я еще могу добавить? А если кто-то, вроде Петровны и Глебовны, лучше меня знает, что это значит, тогда тем более говорить не о чем!

Надо было самой что-то предпринимать. И Марина решительно отправилась к Доре.

– Добрый денек! – окликнула ее Петровна, сгоравшая от любопытства.

Глебовна подхватила:

– Как родители? Здорова ли сестрица?

– Какая она мне сестрица! – дрогнувшим от возмущения голосом ответила Марина.

Дворик был пуст. Она толкнула дверь, звякнув задвижкой. Глаза, привыкшие к солнцу, на миг перестали видеть: комната была наглухо занавешена. Телевизор, что ли, смотрит? Сейчас как раз должен быть ее любимый сериал. Но телевизор не был включен.

Свеча, воткнутая в миску с фасолью, слабо освещала угол стола. На стене висели рисунки Павлика. В глубине комнаты, согнувшись пополам, мыла полы старуха. Марина потерянно стояла на пороге. Старуха обернулась, бросила тряпку и поспешила к ней. Марина отступила на шаг, зрачки ее расширялись от ужаса. Темное старушечье лицо было знакомым добрым лицом Доры, улыбка – ласковой, извиняющейся улыбкой Доры, провалившиеся глаза – ее круглыми вишневыми глазками. Марина не ожидала увидеть такое. Тут хотелось только сесть на стул и разрыдаться.

– Дора, – вместо этого твердым голосом сказала Марина, отдергивая занавеску и впуская солнце, – так ты не на работе! А я хотела спросить: к чему снятся птица и дворец? Я такой сон сегодня необычный видела.

– Это к радости, – глаза Доры посветлели.

– А если конец плохой? Птица так кричит, как будто плачет?

Мягкий взгляд Доры потух, потом опять встрепенулся.

– Давай лучше на картах раскинем.

– Давай, только пойдем к нам.

– Не пойду я, – тихо ответила Дора. – Лучше ты сама с малышом приходи.

– Вот еще глупости! – громко возмутилась Марина, открыв дверь и повернувшись во двор. – Ты у нас не домработница! Мы тебя любим! Это все знают! Отец сейчас в командировке, он собирался сам зайти, просто не успел. А с гостями столько мороки, сама знаешь. Голова уже кругом идет!

– Долго прогостят-то они? – тихонько спросила Дора.

– Отца не поймешь, – сказала Марина, понижая голос и возвращаясь в комнату. – Будто бы пока у Евы всё не устроится, а что это значит – я не поняла. На работу, что ли, она должна устроиться? Так она ее не ищет, сидит целыми днями и ничего не делает, больная какая-то. Папа говорит – устала от жизни… Я ее даже сначала боялась. А потом ничего, перестала, она же тихо сидит. А вот Кларисса эта, идиотка! Я папе рассказываю, как она хозяйку из себя корчит, как имя себе дурацкое выдумала, как в школе врет, что она моя сестра, – а он смеется, говорит: детский сад – штаны на лямках. Я про то, что она к Рахили подлизывается и нас всех заложила – он опять смеется, говорит, что пусть я не переживаю, Рахили и в его времена везде крамола мерещилась, ему на это плевать. А Клара, мол, просто с нами дружить хочет, только всё наоборот делает. Конечно, ему смешно!

– Пал Палыч всегда веселый, – с простодушной улыбкой проговорила Дора, представлявшая себе всю эту сцену в лицах – таких родных и таких любимых.

– Веселый, – иронично подтвердила Марина. – Я ему: а о тебе знаешь, что болтает вся Зеленая улица? Он хохочет-заливается: ему наплевать. Я разозлилась: как это некоторые так устают от жизни, что поселяются в гостях, как у себя дома? А он: я не всё могу сказать. Это чужая тайна. Потерпи. – И, уходя, громко напомнила Доре уже у калитки: – Так мы ждем тебя вечером!

ЖАННА расхаживала по комнате, и взгляды друзей невольно устремлялись к ней, привлеченные ядовито-малиновым цветом ее платья. В каждом ее шаге, в каждом движении было столько скрытой энергии, что восприимчивому Рафаэлю она представилась бы сейчас красивым, хищным черно-малиновым зверем. Однако как раз Рафаэля и не было. Исключая его, компания собралась в Странном Доме в полном составе.

– Так что хотел сказать наш стихоплет? – обратилась Жанна к друзьям. – И куда он провалился? Давайте пока музыку послушаем, я новый диск принесла.

– Ваш стихоплет хотел сообщить, что его стихи печатают в «Белогорских вестях», – ответил Рафаэль. Он был настроен воинственно, по лестнице взбежал вприпрыжку, дверь за собой не закрыл и вместо того, чтобы плюхнуться в кресло, остановился посередине комнаты. – Так ведь нет – не печатают.

Жанна фыркнула, Рафаэль подскочил к ней, словно петушок, решительно отбросив свои черные локоны.

– Да знал я, что у них паршивая газетка, – продолжил он уже от первого лица. – Да я ходил к ним только ради смеха!

– Потому же тебя и впустили туда, – ввернула Жанна.

Рафаэль притопнул.

– Они печатают такую ерунду, что я решил – пусть поглядят на настоящие стихи!

– Sancta simplicitas! Святая простота! – Артур давился от смеха. – Как это ты отважился дверь-то отворить? Да если ты и там стоял в такой же позе…

– Я – стоял в позе?! Это они стояли в позе! – Рафаэль потряс кулаком.