Сергей Смирнов - На границе стихий. Проза

Проснулся я от духоты, солнечный луч нахально бил под веки, комната была заполнена солнцем и чьим-то храпом. Полосатый, наверно, надрывался, как раненый бегемот. Я прикрыл глаза и полежал несколько минут, крепко зажмурившись, слушая звуки джунглей, и ждал со страхом, что вот-вот у него внутри что-нибудь лопнет от напряжения, и наступит тревожная нехорошая тишина.

Часов на руке не было, я пошарил по полу рядом с кроватью. Ага, вот. Старенькие «Командирские» показывали без четверти восемь – утра или вечера? Пришлось резво вскакивать и пробираться к окну, цепляясь за стулья, увешанные одеждой. На стол лучше было не смотреть. Рама долго не поддавалась, и мне вдруг бросилось в глаза, что нетерпеливый буксир исчез. Ну, даёт, продвинулся метров на триста, лёгкий дымок из трубы и вымпел лежали на ветру. А потом я увидел, что на улице полно народу, и услышал, как громыхает на колдобинах рейсовый автобус, и подумал, что успею, пожалуй, добежать до ресторана. Голова, однако, гудела, как телеграфный столб, и я опять пожалел, что затеял эту амурную историю. Свет на ней клином, что ли, сошёлся! Беги теперь, пацан, развлекай её, лезь из кожи, хотя тут всё просто, как яблоко из райского сада, ведь все люди лезут в постель друг к другу, стремясь только к одному – к пониманию. Чтоб пригрели и пожалели.

Собирался я быстро, как по водяной тревоге. Хорошо, нашлась чистая рубашка, свитер, а брюки уже сутки под матрасом пролежали, отгладились. Прихватил курточку – она высохла уже – и побежал, как очумелый. Пивка бы сейчас, думаю, для рывка, только здесь его днём с огнём не найдёшь, бутылку водки дают, не жалеют. Но мечтать мечтаю, а сам лечу на всех парах и вижу синюю вывеску с белыми буквами «Север». И толпу у дверей вижу… Мать честная, стол-то я не заказал! Забыл. Но иду, и кроме злости на себя никаких чувств откопать не могу. И уже вижу её, и деваться мне некуда.

– Здрасьте, – говорю, – что это вы здесь делаете?

– Тебя ждём, – говорит. Тут только и дошло до меня, что рядом с ней стоит Славик, гитарист из орденоносного пароходства, в тёмных очках и в плащике, и незнакомая рыжая девица с прозрачными глазами. И когда он, Славик, оклематься успел, да ещё рыжую эту подцепить? А он уже и челюсть свою выпятил:

Веди нас, – говорит, – туда, куда других мамы не пускают, а то заждались уже.

А я молчу, и они все трое на меня смотрят, а в руке у Славика магнитофон, и там негры поют густыми голосами. Про марафон что-то. Повторяют всё время: «марафон, марафон». А Светка уже на руке у меня повисла и тянет под синюю вывеску.

– А вы знакомы? – спрашивает и на Славика смотрит.

– А как же, – отвечаю, – ещё с гражданской.

Рыжая так и залилась.

– Ну, ты юморной, – говорит, – а сразу не подумаешь.

– Пошли на природу лучше, – сказала вдруг Светка, и мне стало понятно, что это я её к ресторану подталкивал. Как к пропасти. Ведь не знал ничего, хотя мне уже всё равно было.

Славику тоже было всё равно, он и не выступал, а рыжая поломалась немного для вида и согласилась.

– Сейчас догоню, – Славик говорит, – идите. – И побежал обратно к ресторану. Известно, зачем. И подруги эти тоже, видно, знали, потому что сразу между собой о чём-то защебетали. Я иду себе, магнитофон несу, и «марафон» всё продолжается. Чем же это всё кончится, думаю?

А над бухтой – тишина, такая, что хоть руками трогай. Лёд блестит, плавится потихоньку на солнце. Вдалеке виден плоский островок и рядом с ним на отмели накренившийся силуэт корабля бортом воду черпает, – мёртвый корабль у мёртвого острова. Откололся от большой земли – всё, не нужен ты никому, вот они и собираются вместе, осколки эти. Значит, нужны – друг другу.

Славик нас быстро догнал, и мы пошли, пошли по дорожной насыпи, захрустели щебёнкой, и дальше через большущую наледь, грязную и ноздреватую, мимо облупленного баркаса с надписью «Шквал», и мимо свалки-помойки, где уже официально кончался посёлок, а потом решили спуститься вниз, на прошлогоднюю траву. Мы со Славиком остановились прикурить, и он сразу зашептал:

– Как приступать-то будем?

– Чёрт его знает, – говорю.

– Кислый ты какой-то, – сказал Славка. – Всё думаешь о чём-то. Может, на тебя Зойку напустить? Она быстро расшевелит… Ну, ладно, что ты, шучу… Люблю такой тип , вертлявые и простые. Даже муж её из-за этого бросил. А я люблю, когда без всякой философии, шары на стоп, и понеслась…

– Понесёшься тут. Как фанера над Пентагоном.

– Да, твоя-то… культурная, сразу видно, – Славик снял очки и нёс их этак на отлёте, левый глаз у него был синий и запухший. – О чем вы с ней говорите, спорите, да? Есть ли жизнь на Марсе? – И засмеялся. – Я, – говорит, – когда на тихоокеанском служил…

– Всё, мальчики, пришли! – крикнула Зойка. – Идите сюда!

Вертолётный остов гремел на ветру порванной дюралевой обшивкой. Лопастей и двигателя не было, а запчастей вокруг валялось – на три вертолёта хватит.

– Отыгрался хрен на скрипке, – зло сказал Славик.

– Ага… – Я подумал, почему машинные свалки не называют свалками, а говорят – кладбище. Как вот это, вертолётное – последняя посадка, аэропорт вечной приписки. Всё как у людей, – характер, душа, или что там у них у железных, ну и трудовая биография само собой. И приют, похожий на этот пустырь.

Славик залез внутрь, погремел там чем-то.

– А здесь ничего, кубрик, что надо… И не дует. Зойчик, давай сюда.

Светка бродила по распадку, высматривала что-то на земле, а я забрался в кабину, сел на командирское место и поставил ноги на педали: сокол да и только… Улететь бы сейчас, куда глаза глядят, на тот островок хотя бы, к погибшему собрату-кораблю, или ещё дальше, куда получится.

– Э, кто там? Сыплется что-то…

Всё, полёт закончился – приземлились. Сзади, в железной утробе, кто-то возится, Светка улыбается, смотрит снизу вверх на меня. Я ей тоже помахал, полетели, мол, и спустился по внутренней лесенке в бывший салон. Нарочно гремел посильнее, чтоб они меня заранее услышали. Оказалось, зря старался – сидят себе покуривают. Посредине на железном полу ящик, и на нём всё, что нужно для простой жизни. Закуски только кот наплакал, а так Славик постарался. Натюрморт «Прощай, разум». Нет, думаю, сегодня я вам не дамся, на остров улетаю. Необитаемый.

Тут и Светка просунулась.

– Ого, – говорит, – хорошо устроились. – И рядом со мной села. Славик музыку включил и вокруг Зойки обвился, змей подколодный. Только что-то у них там не ладилось. Она всё руки его загребущие от себя отлепляла, – цену, что ли, набивала? – а потом говорит, зло так, но понятно, что оформились:

– Угомонись, надоел уже.

И скис наш супермен, дровосек наш железный, и даже челюсть свою с лязгом задвинул. И начали мы пить. А я, чем больше на Светку смотрел, тем больше удивлялся. Она разливать взялась, да хитро как-то, по пальцу мерила. Ах, думаю, тихони, всех вас в своё время бес попутал, а распутать позабыл.