Дмитрий Воскобойников - В поисках утраченного будущего

– Наверное, это так, – сказал Дмитрий. – Но мы с вами любили жизнь…

– Очень важно вовремя уйти, – спешно перебил его Рапоза. – Когда я слышу, что вот, дескать, уже родился человек, который проживёт 150 лет, я задаюсь вопросом: «Для чего?». Природа отмерила нам другие сроки. 150 лет – это для черепах. Мы должны умирать раньше. Человек должен жить, а не существовать. По данным Всемирной организации здравоохранения (я их тут выписал), когда в 2050 году население Земли достигнет пика, два миллиарда из девяти будут страдать старческим маразмом. Ну разве это не абсурд?

Дмитрий вдруг подумал, а не торопят ли они, самоубийцы хреновы, неизбежное. Им ведь со Стивеном даже шестидесяти нет. Он посмотрел на ровесника. В своем далёком Бате тот внимал Жоао, согласно кивая головой над книгой, лежавшей на журнальном столике.

– Позвольте процитировать и мне кое-что, – донёсся его голос. – «Всему своё время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру».

– Бог мой, это же Екклесиаст! – удивился Дмитрий. – С каких пор ты штудируешь Библию?

– Не штудирую, а пролистываю. С тех пор, как пошёл наш финальный отсчёт. Когда я понял, что обратной дороги нет.

Только тут Дмитрий заметил, что Стивен в стельку пьян.

Вероятно, настала пора более подробно рассказать о моих героях.

Начнём с Жоао Рапозы. Он родился 7 ноября 1950 года, в день Октябрьской революции (Жоао по-русски – Иван), и долго не понимал, почему Октябрьская революция отмечается Советским Союзом в ноябре.

Высокий (под 190 см), сильный, решительный, Жоао в любой компании тут же становился лидером и объектом восхищения женщин.

Однако личная жизнь Рапозы была довольно странной. Со своей первой и единственной супругой Ракель, которая была старше его на девять лет, он прожил вплоть до её трагической смерти в 1997 году. А затем стал падок на малолеток. В компаниях с приятелями бразильца эти девушки всегда чувствовали себя неуютно и при первой возможности разбегались по гостиничным номерам, чтобы там, облачившись в нечто, с их точки зрения, эротичное, дожидаться неугомонного секс-льва.

Рапоза был верующим. Его религия являла собой некую смесь католицизма с язычеством. «Умбанда», – предположил как-то эрудированный Стивен. Но нет, вера Жоао, как и всё, с ним связанное, была исключительно индивидуальной. Изо дня в день он молился Деве Марии, а не Христу. И боялся состариться. У него была аэтатемофобия.

Всемирную славу принёс Рапозе роман «Повелитель снов», опубликованный в 1996-м. К 2013 году эта притча, красивая, умная, хотя и перенасыщенная, по мнению Дмитрия и Стивена, витиеватыми аллегориями, была издана более чем в ста странах на семидесяти пяти языках.

По большому счёту, после «Повелителя снов» Жоао мог вообще ничего не писать. Мог сокрыться в уединении, как Сэлинджер после публикации повести «Над пропастью во ржи», и медитировать.

Но Рапоза работал как вол (или машина?). Год писал очередной роман, затем год ездил по странам и континентам, его рекламируя, встречаясь с читателями, а затем опять садился за лэптоп, всякий раз новый. И птицы с ударами не подводили.

Значительную часть времени Рапоза проводил в Европе. Купил древний, но крепкий каменный дом в Стране Басков, неподалёку от Сан-Себастьяна. У него была также вилла на канарском острове Фуэртевентура.

В семидесятые годы Дмитрий Франк, как и многие московские юноши, мечтал о карьере, предполагавшей работу за рубежом или, по крайней мере, частые поездки за границу. Он преуспевал по всем гуманитарным предметам, и это во многом предопределило выбор профессии – журналист-международник. Поступить на международное отделение факультета журналистики МГУ в 1977 году могли только мальчики, москвичи, по крайней мере, с двухлетним стажем пребывания в ВЛКСМ (комсомоле) и имевшие не менее десяти собственных публикаций. С четырнадцати лет он готовился к поступлению. В свободное от школы время писал репортажи для малотиражной газеты «За доблестный труд!» о подвигах столичных водителей автобусов, троллейбусов, трамваев и такси. Учил английский и читал, читал…

После окончания вуза – работа в могучем ТАСС, откуда он и был отправлен корреспондентом в Лондон. На конференции британских лейбористов в Блэкпуле (1988 год) они познакомились с Деверо. Интерес к «перестроечным советским журналистам» рос тогда на Западе с каждым днём, и Стивен, молодая «звезда» журнала «Экономист», узнав, что Дмитрий недавно приехал из Москвы, изводил его расспросами о Горбачёве, наличии продуктов в московских гастрономах и прочем, обещая взамен свести с влиятельными вестминстерскими законодателями.

Британский период жизни оказался очень важным для формирования мировоззрения Франка. До прибытия в Лондон он искренне верил, что, хотя в СССР было много глупого и непорядочного («Люди бывают умными, честными и партийными, но одновременно можно обладать только двумя из этих качеств», – гласила популярная поговорка), социализм советского розлива всё равно превосходит западные социально-экономические системы, но теперь был вынужден пересматривать то одно, то другое представление.

Происходило это постепенно, без конъюнктурных порывов. Дмитрий выгодно отличался от тех коллег, которые до путча августа 1991 года выступали со страстными речами на партсобраниях, обличая «звериные оскалы империализма», а после провала путча превратились в столь же пламенных «демократов». В самом начале девяностых он надеялся, хотя это и противоречило логике развития событий, что Советский Союз каким-то чудом, без катастроф, войн и разрушений может стать социал-демократией скандинавского типа, убеждал себя в этом. Но позже, насмотревшись всего и вся в «ельцинскую эру», поменял взгляды на монархистские. «Просвещённая монархия – вот что было бы идеально для России, – не раз в компаниях с близкими людьми говорил Франк. – Жаль, что историю не повернуть вспять».

Через год после «путча» Дмитрий возвратился в Москву, безболезненно распрощался с обескровленным ТАСС и перешёл на работу в боевое информационное агентство «Постфакс», где создавал сначала отдел международной информации, а затем и другие службы.

Новая работа принесла новую жену. Расставание с первой супругой было напряжённым (все-таки прожили вместе пятнадцать лет), но отношения с сыновьями, к счастью, удалось сохранить. Второй брак оказался гораздо короче.