Андрей Малышев - Вологодские были. Избранное

А что до Кузьмы Григорьича, хоть и хиляга, а выдержит до утра, чай мужик, не тряпка. Порешал так, побаял сам с собой Григорий Кузьмич, да и уехал домой, жёнке удовольствие найденными грибами доставлять.

А уж под утро Григорий Кузьмич сделал всё как надо и правильно: к поискам милицию, скорую, МЧС приладил, одно дело – профессионалы, да и он что ли из лесу доходягу на себе попрёт, в самом деле – есть кому, зря что ли им деньги плотют!

Короче, добрались они до той полянки, и чего её искать, рукой подать!

А вместо костерка, которого так и не смог разжечь его дружбан, и лежало на сырой земле его тело, безрукого и неумелого Кузьмы Григорьича с россыпью разбросанных и мокрых спичек.

Врач, осмотрев его, авторитетно просветил: – Сердце у бедолаги не выдержало, да и замёрз он…

Улыбался грустно так «супермен» наш, молча так, про себя: «Ну что за неумёха, Кузьма Григорьич, и выжить даже не смог без меня один вечер и одну ночь… Эх, неумёха нерукастая… А за грибы спасибо, вовремя ты привёл на поляночку эту, горемыка ты наш!»

Жил-был Колобок.

Хороший такой, толстый, румяный да нажористый.

От бабки и дедки он вовремя сбёг, иначе точно поели бы его пенсионеры с голодухи-то, и спасибо бы ему не сказали.

Впрочем, Колобок стариков и не винил, попробуй проживи на их пенсию, не только колобкоедом заделаешься, но и того гляди чего похуже.

О чём это мы? Ах, да! В общем, топает наш Колобок по дорожке. Ножками топ-топ, губками чмок-чмок, правда, где и с кем он там причмокивает, Колобок просил особо не распространяться, ну да и я не буду.

В общем, идёт Колобок по дорожке, а она, глянь, змеюка, по лесу идёт, а там страшно, тени всякие бегают, это в лесу, значит, если кто не понял.

Ну, идёт Колобок, никого не трогает, а ему, бах, Лиса Патрикеевна навстречу, рыжая, как Чубайс, и песенки зазывные ему поёт, прям Индия-фильм, да и только! Пойдём, мол, Колобок, ко мне, я единая со своей норой, вместе единничать будем! Что поделать, единение штука тонкая, малопонятная, а Колобок академиев не кончал, поэтому покумекал мал-помалу, по-своему, значит, по-колобкинному, нуда и пошёл с Лисой.

Идут они, идут, никого не трогают, и тут, бах, Волк навстречу. Большой такой, серый, клыкастый. Пойдем, грит, Колобок, со мной, и мы с тобой единничать будем.

Да что они таки чудные, всё о единении бают! Ну ладно, единничать, так единничать.

Идут, значитца, Колобок, Лиса и Волк по лесу, как всегда никого не трогают.

Вдруг, трах-бах, Медведь косолапый им навстречу. Увидел Колобка, слюни запускал. Догадался наш Колобок, и этого на единение потянуло.

Что ж, чем больше друзей, тем и лучше. Так ему Медведь объяснил, о сути, значитца, энтого самого единения.

Короче, дошли они в лесу до норы Лисы, деревца Волка и берлоги Медведя, что рядом друг с дружкой стояли – вот оно единение в действии!

Ох, интересно стало Колобку, как же они все сейчас и единничать-то будут!

А вот так! Взяли звери, поделили и съели Колобка за милую душу так, что от зубов отскакивало!

И понял напоследок Колобок, что плохая идея у него была единничать ему со зверями, ибо для них он просто вкусная еда.

А о вкусах, это я о зверьках, как известно, не спорят. Всё бы хорошо, правда, жаль съеденного Колобка…

Жил мужичок и звали его Петька.

Не то что умный, но и вовсе не дурак.

Жил вместе со старой матерью на её пенсию и на своё нищенское пособие по инвалидности, тоже называемое пенсией, вероятно по какому-то странному стечению обстоятельств. Жил-был, не тужил, да и бед особых не знал.

Как-то проходил спозаранку Петька по соседней улице, а там, глядь, дымище из форточки на первом этаже двухэтажной «деревяшки» столбится.

Понял мужичок, ну ведь не дурак, что беда приключилась у соседушек. Стал будить соседей, а те его матерят, не могут распознать бедушки своей, а он их ещё сильнее растормашивает, а те его ругают ещё больше. Пока не надоумил их Бог, что не зря с утрянки их местный юродивый тревогу бьёт!

Поняли сограждане, что пожар в доме у них, вынесли двери квартиры, а там четверо детишек мал мала меньше – вовремя вмешались. Спас их Петька, вместе со всем домом спас. Хоть спасибо Петьке и сказали, а денежку больному и сирому положить не догадались.

А кушать Петька хочет, как и все, да и больную матушку на ноги надо поднимать. Хотя лекарства нонче страсть как дорогие. Силёнок же работать да зарабатывать у мужичка не было, вот поэтому и побрёл наш герой на паперть местной церкви у добрых людей денежку просить.

Люди нынче разные водятся, всё больше людишки, поизмельчал народ.

Кто-то стольничек даст, кто-то и рупь железный бросит в Петькину шапку, что в аккурат на крылечке церкви стоит. Хотя бывали такие, что и обижали Петра, деньги отымали, да и коллеги по «цеху» – профессиональные попрошайки особо нашего мужичка не жаловали. Чего жаловать-то? Конкурент…

Хотя вряд ли наш Петро знавал такое заковыристое словечко. Вот и сейчас подходит к нему сам батюшка Георгий и гонит его взашей, едва ли не за шиворот берёт, мол, не порти вид церкви.

А как же её испортишь, вестимо, церковь – каменная, над ней только голуби летают, да делишки свои справляют.

Поплакал-поплакал Петька да и пошёл домой, к мамке поближе. Чай, не каменный, понятка своя имеется, мамку беречь надо, ибо шибко хворая она! Покалякал, побаял Петька с маманей своей, как с дролюшкой единственной, поплакался ей, что не получилось робить у него нонче.

Да не беда, успокоила его маманя, так ведь Петька взял и успокоился, и пошёл тихо-мирно спать-почивать, да хотя бы во сне добра наживать.

Странный и чудной сон приснился нашему мужичку, и за что ему такое – за его-то шебутную жизнь?!

Снилось ему, что Некто вводит его в огромный белый Храм на облаках, а там Ангелы Божии, все в золотом, баские такие, и одевают, значит, эти самые Ангелы Петьку в одежды белые, праздничные, и шапку белоснежную, чудную, более баскую даже, чем у Патриарха, на голову ему одевают.

И Сам Христос с улыбкой на него смотрит, улыбается Петьке, значит, нравится Ему чего-то!

Ох, и чудной нынче сон у Петьки приключился, чудной, впрочем, как и вся его шебутная юродивая жизнь!

В городе Никодимовске, что, почитай, на самом Русском Севере Вологодской области, в самом центре населённого пункта, стоит церковь Преображения Господня.

При входе в большую каменную церковь стоял большой ящик для пожертвований для вновь возводимой церкви местночтимого святого. Рядом с ящиком сидел в неловкой и нелепой позе старый нищий, который бормотал про себя ему только ведомую молитву.

Богомольцы и люди побогаче брезгливо отворачивались от нищего странника.