Татьяна Булатова - На фиг нужен!

Не успели опомниться, девятнадцать лет пролетели, как летний отпуск. За это время жизнь вокруг изменилась до неузнаваемости: Интернет, компьютеры, сотовые телефоны, весь мир как на ладони – лети в любую сторону. Разве сравнить с девяностыми?!

Изменились и сами Рузовы: как-то очень заметно заматерел Михаил, вошла в особую женскую пору, став невероятно соблазнительной, Машенька, через два года дочь школу окончит. Одним словом – все прекрасно. Есть, конечно, шероховатости, но не критичные, терпимые, так сказать, не ухудшающие качества жизни. Например, до сих пор дом не достроен.

– Зато, – жизнерадостно восклицала Маша, – все в добром здравии и полмира объездили! На пенсии достроим. Куда торопиться?

Не отставал от нее и Миша:

– Сейчас жить надо. Сейчас! Когда ты молодой, когда на девок молодых смотришь и член в штанах шевелится.

Слова эти Машеньку ничуть не обижали. Заслышав их, она смеялась и мужу озорно подмигивала: «Мели, Емеля, твоя неделя!» А то она Мишку своего не знает, как он хвост на людях распускает и хорохорится. Все мужики так, особенно после сорока. Старости боятся, поэтому к молодым пристраиваются. Только Рузов, не в пример другим, приключений на стороне не ищет. Ему и дома хорошо: секс с годами все лучше и лучше становится. Был бы другой на его месте, сразу же засомневалась бы: не практикует ли с кем-нибудь? А про себя и говорить нечего: есть с чем сравнивать. Но опять же – в Мишкину пользу. Да много чего в его пользу могла Машенька перечислить, достаточно на их дочь посмотреть, на Ируську. Счастливая девочка, такой отец достался: нежный, заботливый, в рот ей смотрит, по первому зову бежит. Девчонке – пятнадцать, а она сызмальства приучена к особому обращению: цветы на праздник, руку подать, в комнату со стуком… «Вот и хорошо», – с благодарностью думала о муже Маша и наивно радовалась тому, что имеет, не допуская мысли, что этого чудо-мужчину имеет не только она.

«Но ведь не пойман, не вор», – рассуждал Рузов и ни на шаг не отступал от выработанных за столько лет параллельной жизни принципов: дом и семья – это святое. Хотя, случалось, так и подмывало сказать жене о том, что не все так просто и легко, как ей кажется, что порой разрывается он между всеми этими Звездочками и Бусинками…

Когда накатывало, выходил во двор и подтягивался на турнике до изнеможения, чтоб от усталости дурные мысли в голову лезть перестали. Если же и это не помогало, собирался и ехал к Эльзе, не забывая о том, что хороший любовник – это щедрый любовник.

В постели между Мишей и его наставницей, за девятнадцать лет успевшей превратиться из дорогой проститутки в респектабельную владелицу косметического салона, давно уже ничего не происходило. Но от этого отношения не обесценивались, наоборот, они становились все крепче и гармоничнее. Так получилось, что Эльза оказалась единственным человеком в жизни Рузова, кому он мог безоговорочно доверять то, чего нельзя было сказать Маше. И как знать, не будь его мудрой наставницы рядом, смог бы он так долго держаться на плаву и делать вид, что жизнь прекрасна?

– Это не вид, дорогой мой человек, – однажды грустно изрекла Эльза и строго посмотрела на Рузова. – Это настоящая жизнь.

– А твоя?

– И моя. Просто кому-то даны силы на одну жизнь, а кому-то – на две, три, а то и больше…

– Представляю, сколько ты уже отмахала, – сначала усмехнулся Миша, а потом – отвел глаза в сторону: – Полсоюза ведь обняла?

– Не знаю, не считала. Но я-то – по нужде, а ты ведь – по удовольствию? Есть разница?

Рузов промолчал.

– Знаешь, – продолжила Эльза и взяла Михаила за руку. – Иногда я о тебе думаю. И даже мне ты кажешься извращенцем. А иногда мне тебя жалко. Уж поверь, когда вкусного чересчур, появляется тошнота… Зачем так много? Кому и что ты доказываешь?..

– Никому я ничего не доказываю, – разозлился Рузов. – Просто живу. Сама же сказала – такая половая конституция. Спасибо маме с папой! И тебе, кстати, Эльза, тоже спасибо. Не заявись ты к нам с Машкой в номер, и все бы сейчас было по-другому.

– Не думаю. Вместо меня заявилась бы другая. И потом, если ты помнишь, это ты меня нашел.

– А я и не отрицаю…Просто я человек, влюбленный в жизнь.

– И в себя, – точно подметила Эльза и отвернулась.

– Раньше ты так не говорила! – опешил Михаил.

– Старею… – усмехнулась Эльза и с нажимом произнесла: – За все в этой жизни приходится платить. Цена только разная. Знаешь, чего я больше всего боюсь?

– Неужели божьего суда? – ехидно скривился Рузов, взбудораженный странным поворотом в разговоре.

– Нет… Я боюсь сдохнуть в собственной кровати жарким летом и раздуться, как жаба на дороге. Я потому и собаку не решаюсь завести, чтоб не обглодала меня от голода, пока я, дохлая, валяться здесь буду…

– Сколько тебе лет?

– Много, Миша.

– Хватит врать! – У Рузова затряслись губы. – Ты старше меня от силы лет на десять, не больше.

– Ну и что? – удивилась Эльза и собралась еще что-то сказать, Миша это видел, но так и не решилась.

– Договаривай, – потребовал Рузов и в ожидании замер.

– Все чего-то боятся: болезней, старости, одиночества. А ты? Ты боишься?

– Боюсь, – выдавил из себя Михаил.

– Все мужчины боятся смерти, – подсказала ему Эльза, ей показалось, что она знает ответ.

– Ошибаешься. – Голос Рузова стал глухим. – Больше всего на свете я боюсь того, что моя Машка вот так же, как я, по чужим койкам шарится.

– Кто? Машка?! – расхохоталась Эльза и уставилась на Михаила, как на умалишенного: – Ты и правда больной.

– Я нормальный, – оборвал ее Рузов и ушел, отчаянно ругая себя за откровенность: признаться в том, что ты, многократно неверный, ревнуешь собственную жену, было непросто.

«Главное, чтобы ни в кого не влюбилась», – попросил поблажки у судьбы Миша, после разговора с Эльзой все чаще и чаще задумывавшийся о неотвратимости расплаты за неправедный образ жизни. Эта же мысль омрачала и Машенькино существование, отчего та взывала к небесам с аналогичной просьбой: «Никакой любви мне не надо!» Одним словом, то ли не по адресу обращались, то ли преумноженный страх обоих сработал, как магнит, но случилось то, что случилось. В Машенькиной жизни появился Он, высокий иногородний брюнет, с тремя детьми и женой с модельной внешностью. Звали брюнета Феликс.

– Какое красивое имя! – млела в его объятиях Маша и обещала хранить верность. Муж при этом в расчет не брался, потому что муж – это нечто вроде хронического насморка – ничем не выведешь. Да и не надо, потому что его Машенька тоже любит и жалеет. Оказывается, можно любить обоих, а она, дурочка, не верила.

– Не верила, пока не встретила тебя, – прижималась Маша к Феликсу и плакала от невыносимого счастья.