Андрей Курков - Шенгенская история

– Что же это? – удивился вслух старик. – Вы всех подряд готовы к себе приглашать? Да и разве разрешено пить на границе?

– Сегодня можно, – вздохнул пограничник. – Сегодня такой день, что можно.

Он открыл дверь, зашел в домик и оглянулся. Старик поднялся по трем ступенькам, аккуратно занося над каждой не сгибавшуюся в колене правую ногу, заканчивавшуюся не тяжелым ботинком, как левая, а резиновым каблуком, прибитым к деревянной лодыжке.

В большой комнате пограничной заставы пахло корицей и гвоздикой. На маленькой электроплитке пускал из носика пар синий эмалированный чайник. На подоконнике между двух вазонов со старыми алоэ стояла приземистая, не выше этих вазонов, бутылка «Жальгириса». Рядом – маленькие стопки. А на стене над письменным столом висел портрет президента Адамкуса.

Старик перевел взгляд с президента на трех пограничников. Покачал головой.

– Кто ж так границу охраняет? – в недоумении спросил он.

– Мы закрываемся, – грустным, бесцветным голосом пояснил незнакомый офицер и развел руками, показывая, что больше он ничего сделать не может.

– Границу закрываете? – переспросил старик.

– Наоборот. Открываем. А пограничный пункт закрываем, – сказал второй пограничник.

– И куда вас переводят?

– Кого куда, – вздохнул третий. – А я, наверное, уеду за нее, за границу, – он бросил не очень-то радостный взгляд в окно.

– Да, наверное, есть такие страны, в которых не хватает пограничников, – задумчиво произнес старик после недолгой паузы. – Но эти страны или больные, или большие… Или и то и другое!

Дед Йонас, зайдя в дом с двумя ведрами, полными чистого бархатного снега, остановился на резиновом коврике.

Свет коридорной лампочки отражался в лужицах, расползшихся вокруг выставленных под стеной в свободном полупорядке ботинок и сапожек. Из пары мужских коричневых ботинок торчали все еще скрученные судорогой мороза шнурки.

Старый Йонас опустил ведра перед собой. Поднял веник, лежавший тут же, у двери, обмел им снежок со своих сапог и сразу переобулся в серые фетровые тапочки большего, чем надо, размера. В них можно было скользить по полу, не поднимая ног. И дед Йонас, подхватив ведра со снегом, «проскользнул» по коридору до первой двери по левой стороне, деревянной и многажды крашенной разными цветами, из-за чего у всех гостей этого уютного хуторского домика возникало впечатление, что такие двери могут вести только в другой, параллельный мир. Если присмотреться к ним, то сколы краски в разных местах выдавали их красное, белое и даже синее прошлое. Хотя последний раз дед закрасил их благородной зеленой краской, не яркой, матовой. Все остальное в коридоре было «обновленным» по требованию внучки Ренаты, жившей на собственной половине дома, за совершенно обычной, но тоже добротной, не покрашенной деревянной дверью по правую сторону коридора. За ее дверью звенел смех, слышались молодые голоса.

Дед Йонас, вернулся в коридор со шваброй. Вытер пол вокруг. Усмехнулся, сообразив по обуви, что за овальным столом в гостиной у Ренаты собралось в этот вечер шестеро, включая ее саму. Собрались три пары. А значит, будут мечтать. Что они там празднуют?! До Нового года еще десять дней! Могли бы и подождать.

– Нам нужна шляпа! Пойди попроси у деда! – Витас уставился озорным и одновременно требовательным взглядом на Ренату.

– Он шляп не носит! Ну ладно!

Рената постучала в зеленые двери.

– Деда, можно? – крикнула и потянула за ручку.

Заглянула. Дед Йонас сидел в кресле под окном. Над головой у него светилась лампочка торшера. На носу были очки в костяной оправе странного, почти янтарного цвета. В руках – книга.

– Можно у тебя кастрюлю взять?

– Бери! А что варить будешь?

– Будущее, – отшутилась Рената и прошла в его кухоньку, в которой сковородки, кастрюли и прочие емкости и приспособления для приготовления пищи висели рядами до самого потолка, зацепленные за длинные и загнутые кверху гвозди, вбитые в бревна стены. Они словно украшали небольшое и чуть приземистое оконце, которое совершенно не было похоже на другие окна в их доме.

Это оконце чуть-чуть смахивало на средневековую бойницу, словно тот, кто задумал этот дом, считал кухоньку последним бастионом. Или же размер окна говорил о нежелании хозяина, чтобы его могли со двора наблюдать за трапезой?

Рената сняла с гвоздя большую кастрюлю и унесла к себе.

Дед Йонас отложил книжку на широкий подлокотник кресла, поднялся и тоже заглянул в свою кухню, где под окошком на деревянном полу в двух ведрах таял снег.

Старик смотрел на этот уже потемневший от домашнего тепла снег, готовящийся стать водой, которая потом превратится в чай. Смотрел и пытался «прочитать» вкус завтрака на своем языке. А язык «молчал», как настоящий, верный присяге солдат вражеской армии, взятый в плен. Он не выдавал ни единого намека на вкус. Он, язык, и так был негодным и относительно вкуса еды «подслеповатым». Конечно, это из-за старости. Ничего от языка не добившись, Йонас подошел к умывальнику и все понял: он сегодня не завтракал! Ведь если б завтракал, то обязательно помыл бы за собой тарелку и теперь она сушилась бы на железной решетке как раз на уровне его глаз. А даже если бы и не помыл, то лежала бы она, тарелка, в раковине умывальника!

– Странно, а голода нет! – прошептал старик.

Он оглянулся на холодильник, перевел взгляд на корзинку с картошкой, стоящую под крепким дубовым столом. Взгляд сам перескочил на венский стул, хрупкий, тонкий, но уже лет семьдесят, а то и больше живущий в их доме. Откуда он взялся?

Йонас присел на него, уперся локтями в столешницу.

И вспомнил, как на этом стуле сидел осенью сорокового года прошлого века советский офицер и выписывал ему, Йонасу, тогда еще подростку, какую-то бумагу, по которой его должны были сразу забрать в Красную армию. А потом этот офицер выспрашивал долго дорогу до Биржая. И Йонас, с трудом понимавший по-русски, рисовал ему план тропинки через лес к большаку, который должен был бы вывести этого офицера к другой дороге, ведущей именно туда, куда тому было надо. А потом стул пропал. Мать затащила его на чердак, чтобы никто из чужих больше не садился за их старый стол. Сами они, когда садились есть, приносили сюда две доски и клали их на табуретки по обе стороны стола. Вспомнил Йонас, как потом еще пару раз приходили к ним советские, но долго не задерживались. «Что это у вас за беднота такая! Даже сесть негде! – сказал однажды один из них удивленно. – А дом большой! Наверное, в нем раньше барин жил!»

«Да, жил барин, да мы его прогнали!» – ответил тому офицеру отец Йонаса Витас. «Правильно сделали!» – одобрил офицер и ушел, так и не объяснив цель своего прихода. А когда ушел он, отец Йонаса Витас усмехнулся. Ведь дом-то его отец построил. Узнай об этом офицер, может, и прогнал бы он Витаса вместе с женой и сыном из дома куда-нибудь в Сибирь. Но этого не случилось.