Юрий Теплов - «Прииде окоянный сотона», или ОКО за ОКО. Роман

Возвратились они под полуночными звездами. У церкви она торопливо чмокнула его в щеку и убежала к Дому колхозника, где труппа ночлежничала. Иван остался, надеясь на дикий случай, который послал бы ему попутку.

Побрел по шоссейке в сторону Усольска. Ночь была светлой, месячной, с падучими звездами. Сразу за селом начались покосы. Иван увидел в светлом сумраке копешку сена, свернул к ней и устроил себе запашистую постель.

Если и мучила его перед Артуром совесть, то не за Ящерку. А за то, что не выполнил его просьбу, не передал тоскующей женщине его прощальный привет. Но успокаивал себя тем, что Артур утешается с местной Молошницей. Иначе, с какой бы стати его Ящерка барахталась с Иваном до глубокой ночи?..

При воспоминании о ней, он вздрагивал, въяве ощущая, как она ползает пальцами по всем его пуговицам и впивается ноготками в его спину. Забыв про Артура, он готов был снова нести Ящерку к дубкам, чтобы услышать ее стоны.

Дождавшись поздним утром обратную порожнюю машину, он, не голосуя, догнал ее, вцепился в борт, запрыгнул на ходу в кузов. Так же на ходу спрыгнул на подъезде к церкви. И встал истуканом, увидев поблизости Артура. Но встряхнул себя, выгоняя растерянность, и храбро пошел ему навстречу.

– Как боевое задание? – спросил улыбающийся шеф.

– Нормально, – соврал Иван.

– Она хоть покормила тебя?

– Покормила, – ответил. – Пшенной кашей с молоком.

– Фу, какая гадость! – сказал Артур. – А заведует мясопродуктами. Ты о поездке не распространяйся. Моя гидра очень даже просто может влезть в душу.

Ивану показалось, что шеф слишком внимательно поглядел на него. Потому поспешно заверил, что в душу к нему никто не влезет.

– Душа в теле, Ванечка. А оно подвержено слабостям.

Намек на тело тоже, показалось Ивану, был сделан неспроста. Он заторопился в цирковой балаган, чтобы скорее повидать Ящерку, выспросить, что и как… У входа босоногие мальчишки окружили усатого милиционера. Не обращая на них внимания, Иван хотел пройти вовнутрь. Но милиционер оставил ребятню, окликнул его с вопросительной интонацией;

– Сверябин?

– Сверяба, – ответил Иван, не успев удивиться такому интересу.

– Ты-то мне и нужон, – милиционер взял его под локоть и повел в сторону от балагана. – Важный вопрос к тебе есть: где был этой ночью?

– А какое вам дело?

– Повторяю: где ты был этой ночью?

– Что-нибудь случилось?

– Случилось. Только твое дело – ответное, а не вопросное.

Ночная нереальная жизнь продолжалась для Ивана. В ней могло произойти все, вплоть до вселенского суда, и чего уж было изумляться появлению на его пути усатого милиционера! Иван воспринял его, как необъяснимую, но обязательную странность. И уже дернулся было соврать, что ночевал в доме колхозника, но во время спохватился: если уж страж порядка заинтересовался им, то, наверняка, знает, что его кровать ночью пустовала. Он ответил первое, что взбрело на ум:

– Гулял.

– Где гулял?

– По берегу реки.

– И без свидетелей?

– А зачем мне свидетели для гулянья?

Милиционер облизал губы, дунул на кончик уса и сокрушенно вздохнул.

– Сопля ты, Сверябин!.. Говори, куда дел шелк и бархат!

Вот тут Иван и очнулся: сообразил, что его подозревают черт-те в чем.

– Какой шелк! – закричал. – Какой бархат!

– Тот, что в рулонах. Его вчера только завезли.

– Я понятия не имею, кто чего завез!

– Не кричи! Своровали материю нонешней ночью. Из всех циркачей не было на месте одного тебя.

– Но я на самом деле не видал никаких рулонов!

– Можа, и не видал. А посидеть придется, вдруг вспомнишь?..

Вечернее цирковое представление состоялось без Ивана. Он сидел взаперти в амбаре недалеко от брезентового балагана, слышал, как гомонливая толпа расходилась после зрелища. Злился, ждал утра, когда должно было, по его понятиям, что-то проясниться. Бодрствовавший предыдущую ночь, он крепко и без сновидений заснул на пустых мешках. Проснулся, когда его растолкал тот же милиционер.

По улице он вел его, ровно бы приятеля. На крыльце сельсовета сказал:

– Оно, конечно, надо блюсти мужицкую верность. Да не во вред себе. Шагай, дурной! Твой начальник пришел тебя выручать.

В обшарпанной комнате сельсовета сидел Артур. Увидев Ивана, ободряюще заулыбался, сказал:

– А видок терпимый. Вот что значит молодость, товарищ следователь!

– Участковый, – поправил милиционер.

– Для меня разницы нет: представитель власти.

– Рассказывай, конспирант! – приказал Ивану представитель власти.

– Что рассказывать-то? – отозвался Иван. – Не видел я тот шелк.

– Не надо, Ванечка, ничего утаивать, – вмешался Артур. – Я объяснил товарищу следователю, – он ровно бы намеренно опять оговорился, но милиционер пропустил на его оговорку мимо ушей, – признался, что ты уезжал по моей интимной просьбе.

Мысли Ивана заметались. Что сказать? Чем объяснить, что он не поехал в Усольск?.. Черт подкинул ему ту Ящерку с ноготками! И ведь ничего не объяснишь, ничем не оправдаешься.

– Ну, давай, конспирант, – поторопил его милиционер.

– Не был я у Татьяны Владимировны, – глухо ответил Иван.

– Как не был? – вскинулся Артур. – Где же ты был?

Милиционер дунул на ус, сонное выражение сползло с его лица.

Артур вскочил со стула, подкатился к Ивану.

– Ты соображаешь, что говоришь? На тебя вешают грабеж! Ты что, действительно, не ездил к Татьяне Владимировне?

Иван молчал.

– Тэк-с, – произнес милиционер. – Рано я алиби этой сопле определил.

– Ванечка, скажи, где ты был! – Артур теребил его за рукав.

Иван обежал взглядом по окнам, оглянулся на дверь. Милиционер обеспокоено встал, зашел Ивану за спину, отрезая путь к выходу. Иван тоскливо ощутил, что валится в преисподню, и никакого спасительного выступа, чтобы зацепиться, задержаться, приостановить падение. Перед глазами мелькнула Ящерка, висел на дубовой ветке ее зеленый сарафан. А лицом к лицу с Иваном стоял ее сезонный муж и требовал:

– Скажи, Ванечка, всю правду!

А правду как раз он и не мог сказать…

Цирк на другой день снялся, оставив его в амбаре. Милиционер сам приносил ему скудную еду и кипяток, заваренный шалфеем. Пока Иван ел, сидел рядом. И задавал один и тот же вопрос:

– Куда дел матерьял, а? Ведь некому больше, окромя тебя!

– Ничего не знаю, – отвечал Иван. – Собаку приведите, пускай ищет.

– Отравили прошлый год овчарку, – вздыхал милиционер. – Дружки твои, верно, и отравили, – и, дунув на ус, уходил.

Через неделю он усадил Ивана рядом с собой на подводу. Вещей у него не было, только шапка из серой мерлушки, купленная в сельпо на первую цирковую получку.

Милиционер доставил его на станцию, где сдал другому милиционеру. А тот повез его на поезде в родимый город, который спал спокойно, не ведая о злодейке-судьбе одного, недотянувшего малость до совершеннолетия, своего жителя. И очутился Иван в тюремном здании, известном городу под названием «Вечный зов»…