Мария Буркова - Легенда о героях Галактики. Спасти Императора. Космоопера нового тысячелетия

– Да уж, скучно не будет, учитывая, как оно получалось до сих пор, – весело заметила Хильда. – Итак, похороним идею конституции полностью, на деле?

Райнхард слегка нахмурился.

– В начале двадцатого века от Рождества Христова в самой развитой державе Европы тогдашний добряк-самодержец принял конституцию, собрал парламент и даровал населению кучу прав и свобод. Через двенадцать лет не было уже ни державы, ни престола, ни народа, ни самодержца с семьёй, ни языка, ни культуры. А моя империя ещё крупнее, так что хватит и двух лет вместо двенадцати. Если это игнорируется республиканцами, значит, их цель – не красивые слова, которыми они прикрываются, а уничтожение людей физически и морально. Я не хочу, чтоб моя Галактика превратилась однажды в Вандею, и если я воин, то буду защищать её от любого врага, будь то хищный самозванец, правительство или ядовитые идеи. Помнишь, как мы поссорились, когда ты упрекнула меня, что Ян не хочет завоевать Вселенную? Да, он не хотел – потому что ему на неё просто плевать, на самом деле. Оттого им и вертели все, кто пожелает.

– Разве мы поссорились? – с заметным удивлением тихо сказала бывшая фройляйн Мариендорф. – Но ведь…

– Хорошо, что это было незаметно, – поспешно перебил он предупредительным тоном, – но мне стоило не то пары седых волос, не то нового приступа. Конечно, я рад, что не прикончил Яна собственноручно, хоть и хотел этого не раз. Но я полагал, что мог бы ещё пнуть его и спасти, и не только его. Но я не могу успеть всё и везде – меня просто не хватает.

– Очень хорошо, что этот хитрец не погиб в бою с нами, – сурово заметил Миттельмайер. – Пачкать руки Императора эта кровь недостойна. Он мог не идти на поводу у своих драчливых соратников, а обратиться за помощью к нам. Не хотел – что ж, получил, что заслужил. При всём моём уважении к его таланту воевать.

– Наличие таланта не есть заслуга человека, – задумчиво отозвался император. – А вот развить его и использовать как следует – уже обязанность. Я оттого не считаю Яна равным себе, что он отстаивал гиблое дело, как и Меркатц, к слову. Дикари-каннибалы тоже могут сказать в своё оправдание, что их так учили, но что скажут окружающие? Республика по сути от них ничем не отличается. Попробуем цивилизовать часть этих дикарей, слишком уж они опасны мёртвые поголовно – да я и не Рудольф, как известно, чтоб просто убить их всех, – он потянулся и скинул верх мундира. – Как же это всё оказалось муторно. Даже с аристократами-вырожденцами было проще – Фаренхайт говорил мне, что дело дошло до того, что меня собирались сделать зятем Гольденбаума, как ни смешно это звучит, – саркастически усмехнулся он и сделал несколько движений корпусом, так, что стало понятно, что начались небольшие проблемы с дыханием. – А эти горазды только убивать – когда нет чужих, занимаются уничтожением своих, вот и вся доблесть.

– Ваше Величество? – вежливо, но настойчиво прозвучал над ухом голос Миттельмайера, и Райнхард почувствовал, что ладонь его адмирала осторожно легла запястье правой руки. – Может, врача?

– Не желаю, – поспешно замотал головой Райнхард. – Разве что лёжа на спину, и всё – я просто слишком многое сказал вслух и хочу проверить, не начнётся ли из-за этого новое осложнение. Даже если меня и вырубит, – спокойно говорил он, не обращая внимания на резко возросший темп вдохов, – то ненадолго, зато всё пройдёт менее болезненно, чем обычно. Кирхайс же сказал, что мне ещё рано…

– Не будем рисковать, – озабоченно проговорил адмирал и осторожно, но быстро поднял его. – Но что Вы хотели сказать насчёт проверки, что это значит? – Райнхард почувствовал, что очутился в лежачем положении и с грустью расслабился – так хотелось подольше быть бодрым и оставаться таким хотя бы сидя в кресле…

– То и значит, что как только я намеревался предпринимать что-то серьёзное против республики, так меня сразу настигал жар и валила с ног лихорадка, – с горечью сообщил Райнхард, беспомощно протянув руку в пустоту, затем, сообразив, что этот жест выдаёт его, быстро положил её вдоль тела. – Я даже успешно врал Меклингеру некоторое время, что здоров. Посмотрим, сохранилась ли эта мерзкая закономерность сейчас. Если же я действительно буду вдруг слишком плох, то придётся эскулапов звать – а мне бы не хотелось снова пугать остальных, что они подумают, когда увидят врачей спешащими сюда? И без того ведь хватало нервотрёпки, верно? Подождём, – он осторожно вытянулся и вздохнул медленнее. – Хильда, возьми мою руку, пожалуйста.

Император не видел, как переглянулись, покачав головой почти одновременно, самые близкие ему люди.

Императрица не только поспешно выполнила указание, но, к его тайному счастью, тронула губами его лоб.

– Пока жара нет, – деловито сообщила она, вздохнув спокойнее. – Может, не начнётся ещё.

Райнхард победно улыбнулся.

– Это от того, что ты рядом, – с заметным трудом, но ласково проговорил он. – Что и требовалось доказать – один я ничего не могу. Я бы позвал на помощь Бога, да боюсь, мне негоже претендовать на эту милость, – дыхание нехорошо учащалось, и Райнхард инстинктивно протянул другую руку, боясь позвать Миттельмайера вслух, дабы не напугать остальных фактом своей слепоты. Адмирал догадался об этом и с показным спокойствием схватил ладонь сюзерена – тот поблагодарил его кивком, и произнёс нарочито невозмутимым тоном:

– Эмиль, распахни-ка окна, похоже, к ночи становится душно.

– Так ведь гроза движется, – в тон ему ответил мальчик, ретиво исполняя указание. – И очень сильная, похоже.

– Значит, звёзд не видно, а буря так и не кончилась, – едва слышно с жалящей грустью сказал император. – Увы.

Он затих после слишком резкого вздоха и лежал с закрытыми глазами, крепко сжимая руки жены и друга. Тишина, повисшая на несколько минут, начала потихоньку угнетать тех, и они то и дело тревожно переглядывались. В комнате носились струи свежего ветерка, иногда заставляя колыхаться тяжёлые шторы, как и приближающиеся раскаты грома, становившееся всё сильнее и быстрее. Казалось, вспышки молний, довольно мощные и резкие, полностью отражаются на побледневшем лице императора, несмотря на мягкое освещение внутри. Ощущение скрытой угрозы, близкой, но пока ничем не обнаружившей себя, становилось всё более навязчивым. Бесшумно отворилась дверь, и аккуратно вошёл Кисслинг – по его озабоченному лицу было видно, что ощущение неясной тревоги взволновало и его. Взглянув в его глаза, Миттельмайер понял мысли начальника охраны полностью – взбунтовавшаяся интуиция диктовала тому стремление прикрыть сюзерена собой от возможной напасти. Гнетущее ощущение беды передалось и Эмилю – тот ежился, пожимая плечами и поглядывая то на хмурое небо за окнами, то на недвижную фигуру императора, выглядевшего столь неестественно спокойным, что это только пугало всякого смотревшего на него человека.